Разрушения в городе были колоссальны

Финальным аккордом Сталинградской битвы стала состоявшаяся 75 лет назад, 2 февраля 1943, капитуляция северной группировки 6-й немецкой армии под командованием генерал-фельдмаршала Паулюса. Историки скрупулезно подсчитывают соотношение сил в этой едва ли не самой важной битве Второй мировой войны, расположение частей и соединений, влияние местности, погодных условий и тому подобное. Все это, безусловно, важно. Но не менее важным являются моральные качества тех, кто держал в руках винтовку или автомат, бросался с гранатами под танки, корректировал огонь батарей, выносил с поля боя раненых. Сохранившиеся в государственных и семейных архивах письма и дневники русских и немецких солдат именно с такой, частной стороны показывают действительное соотношение человеческих возможностей. Вот эти нетленные свидетельства тех грозных лет.

Цензура и самоцензура

О настроениях советских солдат мы можем судить по сохранившимся сводным данным о работе Отделений военной цензуры особых отделов НКВД (ОВЦ ОО НКВД), обрабатывавших сотни тысяч писем и осуществлявших их статистический анализ. Эти данные тем более важны, что даже при сознательной самоцензуре их авторов многие письма оказывались, с точки зрения цензоров, «неправильными». Впрочем, в спецсообщении отделения ВЦ 62-й армии в ОО НКВД Сталинградского фронта «О перлюстрации красноармейской почты» за период с 15 июля по 1 августа 1942 г. указано, что из 67 380 просмотренных писем 64 392, то есть 95,6 процента, носят бытовой характер.

Но уже в конце октября 1942 года в письме к матери старший лейтенант Борис Кровицкий написал пророческие слова: «…На Волге бои идут тяжелейшие. И все-таки чувствуем: скоро перелом. Я уверен, что разгром немцев начнется так же внезапно, как и началась война. Собственно, это закономерно. В ходе войны накоплены опыт и силы. И это неизбежно приведет к резкому перелому на фронте (диалектика!) даже и без вмешательства наших упорно разговаривающих союзников».

Лишь незначительный процент писем оценивался военной цензурой как «отрицательный», причем к таковым относились как «провокационные», содержащие «антисоветские высказывания», «упаднические и религиозные» настроения, так и жалобы на плохое питание, вшивость, сообщения о смерти товарищей и тому подобное. При этом «вредных политических оценок» в письмах было гораздо меньше, чем выражений недовольства по поводу бытовых условий.

Кстати, такими же были письма моего родственника, командира пулеметного взвода отдельного пулеметного батальона 233-й стрелковой дивизии лейтенанта Матвея Григорьевича Заславского. Согласно справке, «верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, он был убит при освобождении от немецких захватчиков высоты 122,3 … Сталинградской области и похоронен на ней 21.12.1942 года».

Сто шагов до Волги

Документы военных архивов ФРГ показывают, что к началу сражения, примерно к 17 октября 1942 года, в 6-й армии вермахта, воевавшей под Сталинградом, в составе 17-й дивизий насчитывалось 334 000 человек. Одним из них был ефрейтор Эрих Отт. Он вел дневник в течение нескольких месяцев.

Вот выдержка из его записи от 5 сентября 1942 года:

«….Утром я был потрясен прекрасным зрелищем: впервые сквозь огонь и дым увидел я Волгу, спокойно и величаво текущую в своем русле. Итак, мы достигли желанной цели — Волги! Но Сталинград еще в руках русских, и впереди жестокие бои… Почему русские уперлись на этом берегу, неужели они думают воевать на самой кромке! Это безумие…»

Запись от 14 октября 1942 года:

«Наши войска взяли завод «Баррикады», но до Волги так и не дошли, хотя до нее осталось не больше ста шагов… Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха, не боятся огня… Матросы на лютом морозе идут в атаку в одних тельняшках… Мы изнемогаем. Каждый солдат считает, что следующим погибнет он сам, быть раненым и вернуться в тыл — единственная надежда».

Запись от 16 ноября 1942 года:

«Сегодня получил письмо от жены. Дома надеются, что к Рождеству мы вернемся в Германию, и уверены, что Сталинград в наших руках. Какое великое заблуждение!.. Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов… Сталинград — это ад! Каждый божий день атакуем. Но если даже утром мы продвигаемся на двадцать метров, вечером нас отбрасывают назад… Физически и духовно один русский солдат сильнее целого нашего отделения».

Запись от 23 ноября 1942 года:

«Русские снайперы и бронебойщики — несомненно ученики Бога. Они подстерегают нас днем и ночью. И не промахиваются… Пятьдесят восемь дней мы штурмовали один единственный дом! Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чуда. А в чудеса я больше не верю… Время перешло на сторону русских…»

Запись от 28 декабря 1942 года:

«...Лошадей съели. Осталась только породистая генеральская буланка, до которой ни руками, ни зубами не дотянешься. Неужели генерал надеется на этой полудохлой кляче удрать от возмездия?! Наши солдаты похожи теперь на смертников. Они задерганно мечутся в поисках хоть какой-нибудь жратвы. А от снарядов никто не убегает — нет сил идти, нагибаться, прятаться… Проклятая война!..»

Запись от 30 января 1943 года, за день до капитуляции 6-й армии:

«…Удивительно солнечный день. Постоянно летают русские самолеты. Они методично перепахивают землю. В 12 часов Геринг утешающе говорит по радио, что мы не отступим. В 16 часов то же самое говорит Геббельс… Мне опять стало дурно… Русские полностью окружили армейский корпус. Никто не помнит войны, которая проходила бы с такой ожесточенностью. Вот Волга, а вот победа… Со своей семьей я, пожалуй, увижусь только на том свете…»

Запись от 31 января 1943 года:

«...Фельдмаршал фон Паулюс в своем обращении — а может, и завещании — препоручил наше будущее Богу…» 

Рождество в преисподней

Для солдат и офицеров 6-й армии вермахта Рождество 1942 года стало последней возможностью получить письма родных и отправить весточку домой. В военном архиве хранятся несколько папок отчетов цензуры по поводу этих писем из Сталинградского котла. Содержание фронтовых посланий оказалось столь мрачным, что нацистская пропаганда, с одной стороны, не дала этим письмам дойти до родных, с другой стороны, они никак не могли быть использованы с целью пропаганды патриотических настроений в сражающихся войсках. Сами письма по приказу Йозефа Геббельса были в основном уничтожены, сохранились лишь некоторые выдержки из них.

Почтальоны приносили в немецкие дома лишь те письма, которые выражали уверенность в победе.

«У всех нас есть твердая надежда, что лидер не покинет нас и, конечно же, знает совет, поскольку он всегда знал советы», — говорилось в письме одного капрала от 2 января 1943 года.

«Четыре недели нам все равно придется удерживать свою позицию любой ценой (моя догадка), если же мы добьемся успеха, то теперь наша столь сложная ситуация превратится в великую победу», — писал немецкий сержант в первый день 1943 года.

В письмах немецкие солдаты и офицеры иногда пересылали деньги и наградные документы. Так, Бенно Фольк в письме, отправленном за два дня до своей смерти в январе 1943 года, послал своей жене сто рейхсмарок. Отто Швинг в письме от 10 ноября 1942 года переслал родным наградной лист, где он был отмечен железным крестом; но уже 1 января 1943 года он пропал без вести.

В большинстве же других писем пассажи имели совсем другую направленность. «Мои дорогие родители, если можете, пришлите мне немного еды. Я пишу об этом с большой неохотой, но голод слишком велик…» Или: «Из 380 мужчин нашей части, которые были так горды своей миссией, сегодня осталось около 100 человек, представляющих собой мешки из кожи с костями. Мы, оставшиеся в живых, едва можем передвигаться от голода и слабости… Наше настроение упало до нуля…»

Многие письма были настоящими прощальными посланиями: «Я приветствую Вас и прощаюсь с Вами, мои дорогие. Потому что, когда эта почтовая карточка дойдет до Вас, моя судьбы уже будет завершена в городе Ст.»; или: «Когда эти строки вы прочитаете у себя дома, Вашего сына уже не будет, я имею в виду, в этом мире».

В лучшем случае в письмах звучали слова мужественного прощания: «Я буду бороться с гордостью и самообладанием и умру за вас, мои мальчики и моя страна».

Находясь в безвыходном положении, многие немецкие солдаты кончали жизнь самоубийством. А перед этим писали домой такие строки: «Возможно, это мое последнее письмо. Мы были в окружении 54 дня и теперь подвергаемся постоянным атакам, так что едва ли можем защитить себя…»

В отличие от солдат, офицеры имели возможность передавать свои письма, например, через летчиков, снабженцев, а не через официальную почту. Вот содержание одного из таких посланий:

«Наше состояние все более и более безрадостное… Мы используем самые негодные припасы для питания… То же самое относится и к боевому снабжению... Листовки русских в этом нашем положении неопасны, но только в том случае, если солдаты проявляют твердость духа. Нельзя забывать, что глубина нашей обороны очень мала и наша линия фронта удерживается лишь несколькими боеспособными соединениями. Только одно можно сказать наверняка: долго такое не продлится. В целом я не понимаю, как такое могло произойти… Сталинград действительно полностью разрушен, но что нам теперь делать?»

К письменным свидетельствам той поры следует отнести и рисунок Богоматери, сделанный в блиндаже под Сталинградом немецким священником и врачом Куртом Ройбером. Рисунок получил название «Солдатская Мадонна» и после войны стал известным всему миру символом прощения и примирения.

Старший врач 16-й танковой дивизии 6-й армии Курт Ройбер накануне Рождества 1942 года задумался над тем, как приободрить совершенно потерявших боевой дух немецких солдат. Утром 23 декабря 1942 года он на обратной стороне русской географической карты размером 105 на 80 сантиметров кусочком уголька из топившейся в блиндаже печки нарисовал сидящую Деву Марию (в католической традиции — Мадонну), нежно обнимающую младенца Иисуса. По обеим сторонам рисунка он сделал надписи сверху вниз; справа: «Рождество 1942 года в котле. Крепость Сталинград»; слева: «Свет, жизнь, любовь». Священник повесил этот рисунок на стене блиндажа, чтобы, как он написал своей жене, «противопоставить этот образ тьме, смерти и разрушению».

Не все, кто писал эти письма и выжил в боях под Сталинградом, смогли вернуться домой и обнять своих родных. Так, автор рисунка Богоматери пережил ужасы сталинградских боев, но умер в лагере для немецких военнопленных под Елабугой в апреле 1944 года.

Невоенный результат войны

Обер-ефрейтор Герман Вигребе в письме брату от 29 сентября 1942 года сообщал:

«О себе хорошего писать нечего — четыре недели нет подвоза мяса и жиров, и единственная мысль, беспокоящая меня, — это о моем желудке. Но сегодня мой приятель (он ездовой) принес мне целый котелок требухи, так что ворчания в желудке я сейчас не чувствую. Не можете себе представить, однако, как меня мучает жажда. Мы находимся южнее Сталинграда, очень недалеко от Волги, но «близок локоть, да не укусишь» — воду достать очень трудно… Мы находимся в обороне уже две недели, Сталинград почти что в наших руках.

Но мы не наступаем, так как мало снарядов. У русских тоже снарядов нет и жрать нечего, но та небольшая горстка людей, которая осталась здесь от их многочисленных дивизий, бросается порой вперед, как будто их подгоняют сзади каленым железом».

Одним из результатов Сталинградской битвы, который нельзя оценить в потерях живой силы и техники, стало изменение мировоззрения солдат и офицеров нацистской армии: немцы впервые стали задумываться над целью этой войны и задавать себе некоторые неприятные вопросы. Вот как описывает воздействие поражения под Сталинградом на настроения немецких солдат ефрейтор А. Оттен:

«Часто задаешь себе вопрос: к чему все эти страдания, не сошло ли человечество с ума? Но размышлять об этом не следует, иначе в голову приходят странные мысли, которые не должны были бы появляться у немцев. Но я опасаюсь, что о подобных вещах думают 90 процентов сражающихся в России солдат. Это тяжелое время наложит свой отпечаток на многих, и они вернутся домой с иными взглядами, чем те, которых они придерживались, когда уезжали».

В письмах все не скажется

Конечно, самоцензура была в письмах по обе стороны фронта. Ее влияние на стиль и содержание писем трудно определить с большой точностью. И в этом отношении верны написанные в 1941 году военным корреспондентом газеты «Красная звезда» Константином Симоновым и ставшие знаменитыми строчки:

В письмах все не скажется И не все услышится, В письмах все нам кажется, Что не так напишется.

Эти слова с полным правом можно отнести и к цитированным выше письмам немецких солдат и офицеров из Сталинграда.

Некоторые из писем советских и немецких солдат будут представлены на выставках, организуемых в рамках договора о сотрудничестве между Германо-российским музеем Берлин-Карсхорст и музеем-заповедником «Сталинградская битва» в Волгограде. Речь идет о Международной научно-практической конференции «Сталинградская битва: значение, последствия, память», которая, по мнению директора музея Берлин-Карлсхорст Йорга Морре, может стать поворотной точкой в налаживании культурного сотрудничества между Германией и Россией.

Дата публикации: 17 февраля 2018