Парад на Красной площади 7 ноября 1941 года./Александр Устинов

Даже в советских учебниках истории фиксировался трагический факт: за годы Великой Отечественной в немецкий плен попало около 5,7 миллиона советских солдат, притом что вся численность Красной армии к 22 июня 1941 года составляла 5,5 миллиона.

На четырнадцатый день боев не склонный к чрезмерному оптимизму начальник германского Генштаба Франц Гальдер записал, что война уже выиграна.

Однако войну Германия проиграла, и семена будущего разгрома были посеяны именно в те месяцы, когда германские войска чувствовали себя победителями.

Для Гитлера Россия всегда была главным противником, поскольку контроль над ресурсами огромной страны автоматически гарантировал Германии и контроль над миром. В своей программной работе «Майн кампф» он писал: «Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке. Мы окончательно рвем с колониальной и торговой политикой довоенного времени и сознательно переходим к политике завоевания новых земель в Европе.

Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены».

Вся предвоенная политика Гитлера была подчинена одной стратегической цели: поднять мощь Германии и укрепить ее тыл на Западе до такой степени, чтобы суметь завоевать просторы Советского Союза вплоть до Урала и Закавказья. Сибирь и Дальний Восток он готов был уступить Японии, поскольку о значении тамошних углеводородных ресурсов никто еще не догадывался.

Для Кремля замыслы Гитлера не были тайной, но здесь следует помнить одну принципиально важную вещь: нападать на Германию Советский Союз не собирался. Этот факт не опровергали и высшие руководители рейха из числа тех, кто давал показания судебным органам или оставил после себя мемуары.

Однако даже в июне 1941 года, когда наплевательское отношение к мировому общественному мнению утвердилось как характерная черта фашистской пропаганды, гитлеровское руководство сочло необходимым хотя бы попытаться объяснить ничем не мотивированное нападение на восточного соседа.

Именно поэтому, вручая в 4 часа утра 22 июня в Берлине советскому послу Деканозову ноту об объявлении войны, министр иностранных дел Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп приложил к нему еще три документа: «Доклад министра внутренних дел Германии, рейхсфюрера СС и шефа германской полиции германскому правительству о диверсионной работе СССР, направленной против Германии и национал-социализма», «Доклад Министерства иностранных дел Германии о пропаганде и политической агитации советского правительства», «Доклад Верховного командования германской армии германскому правительству о сосредоточении советских войск против Германии». Аналогичный пакет документов германский посол в Москве граф Шулленбург передал спустя полтора часа Молотову.

В тот же день войну Советскому Союзу объявили Италия и Румыния, а на следующий день — Словакия. Финляндия, мечтавшая вернуть утерянные в Зимней войне территории, поначалу хранила формальный нейтралитет, хотя на границе периодически вспыхивали перестрелки. Однако после того, как германские бомбардировщики начали использовать финские аэродромы для дозаправки, советское командование приняло решение об авиационных ударах. В результате 25 июня Суоми также пополнила ряды фашистской коалиции.

На следующий день неизвестные самолеты сбросили бомбы на венгерский город Кошице, и ответственность за это также была возложена на СССР. Сегодня основная версия сводится к тому, что бомбардировку Кошице организовали немцы, но использовали для проведения провокации румынскую авиацию. Так или иначе, получив формальный повод, мадьяры тоже присоединились к сулящему выгоду предприятию.

В общей сложности в первый день войны в нападении участвовало 190 вражеских дивизий численностью 5,5 миллиона человек с вооружением в 47 тысяч артиллерийских орудий и минометов, 4,3 тысячи танков, 5 тысяч самолетов.

Им противостояли сосредоточенные в приграничных округах части Красной армии (около 3,9 миллиона), военно-морского флота (около 200 тысяч), пограничных войск и войск НКВД (около 100 тысяч). Как видим, численное преимущество нападающих было очевидным, а вот по технике ситуация обстояла прямо противоположным образом. Орудий и минометов у советской стороны было почти 60 тысяч, танков 12,5 тысячи, самолетов 10,7 тысячи.

Казалось бы, при таком соотношении можно было успешно противостоять неприятелю, дожидаясь сосредоточения и мобилизации остальных сил, чтобы перейти в наступление. Однако вместо устойчивой обороны Красную армию ожидала череда сокрушительных поражений и «котлов», причины которых продолжают обсуждаться историками. Постараемся обобщить высказанные ими точки зрения.

Самая резонансная в последние годы концепция была высказана перебежавшим в 1978 году в Великобританию сотрудником ГРУ Виктором Суворовым (Резуном) в книгах «Ледокол» и «День М». Он, к слову, не принадлежит к числу профессиональных историков, что само по себе должно служить укором представителям официальной отечественной исторической науки, не сумевшим за последние годы создать ничего столь же резонансного. Суть концепции заключается в том, что Сталин намеревался сам напасть на гитлеровскую Германию и даже определил для этого День М (7 июля 1941 года). Советские войска находились в стадии развертывания и, угодив под упреждающий удар Гитлера, оказались в положении избиваемых младенцев.

Успех Суворова объяснялся деньгами, вложенными в его раскрутку западными издательствами, а также эффектной подачей материала, когда автор буквально заваливал читателя почерпнутыми из открытых источников цифровыми данными, перемежая их тезисами разного уровня остроумия. Читатель гипнотизировался терминами вроде «развертывание», «диспозиция», «тыловые коммуникации» и не задумывался о том, что изложенные Суворовым факты говорят о прямо противоположном. О том, что Красная армия пыталась создать вдоль отодвинутых к западу новых границ устойчивую оборону, но уж никак не готовилась к наступлению. При этом абсолютно никаких документов, свидетельствующих о якобы имеющихся у советской стороны «агрессивных намерениях» (за исключением, разумеется, приложенных к ноте об объявлении войны докладов), Суворов не приводит, а День М называется им по взятым с потолка данным, без какой-либо доказательной базы.

Трагедия лета 1941 года заключалась в том, что к нападению Советский Союз не готовился, а подготовиться к обороне попросту не успел. Утверждение о том, что Сталина со всех сторон предупреждали о будущей агрессии, не совсем справедливо, поскольку с разных сторон его предупреждали и о том, что никакой агрессии не последует. Суперразведчик Рихард Зорге то ли четыре, то ли пять раз информировал о запланированном на 1941 год нападении с указанием конкретной даты, но только последнее из его донесений по этому поводу воплотилось в реальность. И к Зорге здесь никаких претензий, поскольку, работая в Японии, он получал информацию через вторые руки, а сам Гитлер не мог определиться и переносил точную дату нападения.

По сути, советская разведка завалила Сталина огромным количеством противоречивых донесений, воздержавшись от конкретных рекомендаций. И стоит ли удивляться, что «кремлевский горец» поверил в то, во что ему очень хотелось поверить, — немцы нападать не будут.

Существует интересный текст письма, якобы отправленного 14 мая 1941 года Гитлером Сталину. Суть его следующая… Сосредоточение войск у советских границ объясняется подготовкой операций против Англии. К сожалению, многие немецкие генералы мечтают разжечь войну между Германией и СССР, а потому могут пытаться устроить на советской границе провокации. Пожалуйста, потерпите до начала июля, а если провокации все же произойдут, ведите себя максимально сдержанно, буду вам очень благодарен, а генералов-провокаторов накажу, как только разберусь с Англией.

Подлинника этого письма не существует, и, скорее всего, речь идет о фальсификации. Но обобщая опубликованные документы советских спецслужб, видно, что именно такую трактовку своих действий германская сторона доводила до Кремля через дипломатические и разведывательные каналы. И немало в том преуспела.

Разумеется, определенные превентивные планы (как оборонительные, так в перспективе и наступательные) советское командование разрабатывало, но все они оказались скомканы событиями 1939–1940 годов, когда к СССР были присоединены Западная Белоруссия, Западная Украина, Прибалтика, Бессарабия, часть Карелии и Карельского перешейка. Сдвиг границы на запад дал определенную пространственную фору, но это пространство еще требовалось освоить, насытив его инфраструктурой, включавшей военные городки, гарнизоны, склады материально-технического обеспечения, аэродромы.

Показательным примером является система укрепрайонов, известная как «линия Сталина». Подготовленные для ее обороны войска и материально-техническую базу действительно начали перемещать на запад, и удар немцев пришелся на самый разгар этого грандиозного переезда.

Многих бед удалось бы избежать, отдай Сталин в середине июня 1941 года приказ заморозить этот переезд и готовиться к обороне. Но чем больше приближалась роковая дата, тем меньше становился эффект от такого приказа.

Именно грандиозный переезд стал причиной колоссальных логистических провалов. Обладая значительным количественным превосходством в технике, Красная армия не всегда могла ее использовать, поскольку танки и самолеты зачастую не имели горючего и вообще не были отремонтированы до такой степени, чтобы хотя бы обрести способность к передвижению. Из мемуаров участников первых боев складывается впечатление, что из-за отсутствия материально-ремонтной базы почти половина техники просто не могла вступить в бой и безропотно становилась трофеем противника.

Аналогичные проблемы фиксировались и уровнем ниже. Солдаты иногда даже не могли получить оружие или получали его без патронов, передвигались на своих двоих, плохо питались. Пехотинцам приходилось стрелять по вражеским самолетам из винтовок или в лучшем случае из ручных пулеметов.

Уничтожение в первый день войны значительной части авиации на своих аэродромах привело к полному господству люфтваффе в воздухе, а это значит, что немцы имели полную возможность наносить удары по советским коммуникациям, еще более усугубляя логистическую неразбериху.

Другая стратегическая ошибка Сталина заключалась в неправильном определении направления основного удара фашистов. Все оборонительные планы строились исходя из того, что потенциальный противник нанесет удар на юге, чтобы овладеть Украиной, превратив ее (как в годы Первой мировой войны) в продовольственную базу, а далее устремится на Кавказ к тамошней нефти.

Исходя из этого расчета, основные силы Красной армии размещались к началу войны в южных приграничных округах. Историки часто вспоминают, как в 1940 году проходили командно-штабные игры, на которых Жуков играл за «синих» (потенциального противника), а Дмитрий Павлов за «красных». Тогда Жуков разбил Павлова, действуя примерно теми же тактическими приемами, которыми действовали и немцы.

Но историки обычно опускают важный факт: полем битвы была Украина.

В реальности главный удар вермахт нанес в Белоруссии, наступая по кратчайшему стратегическому направлению на Москву и одновременно отсекая северные группировки Красной армии от южных. А то, что противостоять фашистам пришлось все тому же Павлову, стало лишь знаковым совпадением. Год назад этот неудачливый генерал проиграл виртуальную битву на Украине, теперь — настоящее сражение в Белоруссии.

Стремительный разгром возглавляемого им Западного фронта стал первой советской военной катастрофой, предопределившей и многие последующие беды. Стремительнее всего продвигаясь именно на центральном направлении, немцы не давали советской стороне оперативно маневрировать резервами, перебрасывая войска вдоль линии фронта — с севера на юг и обратно. А мощная южная группировка, которая в первый день не просто отбила наступление немецко-румынских войск, но и вторглась на территорию Румынии, должна была отходить по мере того, как двигавшийся севернее враг нависал над ее флангами.

Естественно, именно на Павлова и его «команду» Сталин и обрушил свой высочайший гнев, покарав их за неспособность исправить на своем уровне допущенные им стратегические ошибки. Вообще, расправа над командованием Западного фронта была первой и последней в Великой Отечественной войне расправой над генералитетом. Выплеснув эмоции, Сталин понял, что других генералов у него нет, а значит, вести работу над ошибками придется с тем контингентом, который имеется.

И здесь самое время поговорить о еще одной причине неудач — кадровой.

В 1936 году, подводя итоги очередных общевойсковых маневров, советское руководство обнаружило, что уровень подготовки Красной армии находится не то чтобы ниже плинтуса, но и не намного его выше.

В числе самых больших недостатков отмечали слабую индивидуальную подготовку бойцов, скудные тактические и технические знания командиров, низкую дисциплину и плохой уровень владения техникой.

Итоги маневров дали дополнительный аргумент для того, чтобы избавиться от подозрительных Сталину высших военачальников, группировавшихся вокруг маршала Тухачевского. Однако выпущенный на волю джинн «большой чистки» довел цифру репрессированных командиров разных уровней до 40 тысяч. Это не значит, что все они были расстреляны или погублены в лагерях. Напротив, многие вышли на волю, вернулись на командные должности и сделали успешные карьеры. Однако именно к началу Великой Отечественной войны уровень командных кадров Красной армии был крайне низким.

Из-за репрессий уцелевшие командиры рот резко прыгали в командиры полков, командиры батальонов становились командирами дивизий, командиры полков возглавляли корпуса, а немногие уцелевшие комкоры вообще оказывались на вершине армейской иерархии. Между тем каждый «лестничный пролет» в строевой службе должен преодолеваться не прыжками, а неспешным, обстоятельным восхождением. Темп его может убыстряться только во время войны, когда день боевого опыта стоит недели мирной жизни. Но боевой опыт советских командиров среднего и низшего звена был очень скромным по сравнению с их немецкими коллегами.

Лучше всего были подготовлены части Особого Дальневосточного военного округа, но они дислоцировались на противоположном конце Советского Союза. Соединения, дислоцировавшиеся на Украине и в Белоруссии, участвовали в «освободительном походе» в сентябре 1939 года, иногда даже сражались против поляков, но полноценной военной кампанией те события назвать сложно.

В Прибалтийском и Ленинградском военных округах многие бойцы и командиры участвовали в войне с Финляндией, и стоит отметить, что именно на этих направлениях успехи немцев оказались самыми скромными.

До Таллина немцы добрались только к концу августа, когда на центральном направлении уже завершилось Смоленское сражение, хотя на поезде расстояние от границы до эстонской столицы можно преодолеть за ночь. На юге Финляндии вплоть до декабря 1941-го держалась советская военно-морская база Ханко. В Карелии и на Карельском перешейке с меньшими силами советские войска вполне успешно сдерживали продвижение финнов, так и не дав им перерезать стратегически важную Мурманскую железную дорогу. Под самим Мурманском намертво застряли отборные немецкие горно-егерские части.

Об уровне управления войсками на разных фронтах говорит и еще один факт. На Северо-Западе не было «котлов», если не понимать под таковыми сознательное удержание узловых пунктов, защитники которых в конце концов были либо эвакуированы (Таллин, Ханко), любо эти пункты удержали (Ленинград, Приморский плацдарм).

На юге в грандиозном киевском «котле» в плен попало около 660 тысяч военнослужащих (сентябрь). Примерно такие же потери были и на центральном направлении в другом «котле» — вяземском (октябрь). А ведь были еще «котлы» под Белостоком и Минском (более 300 тысяч), Уманью (около 100 тысяч).

Успех немцев в проведении этих грандиозных операций объяснялся применяемой ими тактикой блицкрига, когда мощные танковые клинья наносили удар по наиболее уязвимым участкам советских позиций, а затем замыкали кольцо окружения. Командование Красной армии противостоять таким методам попросту не умело.

Обобщив причины немецких побед, надо понять, почему конечный итог всех этих успехов так и не привел к разгрому Советского Союза.

Следует учесть и разницу в мобилизационных потенциалах Советского Союза и Третьего рейха. Население СССР в 1941 году насчитывало около 200 миллионов человек, население Германии — менее 80 миллионов. Конечно, у Гитлера были еще и сателлиты. Среди них самой большой численностью населения могла похвастаться Румыния — менее 20 миллионов; 43-миллионная Италия, пославшая на восток свой 60-тысячный экспедиционный корпус, все-таки была поглощена в основном борьбой с Англией в Средиземноморье. Конечно, в разного рода формированиях на стороне Третьего рейха числились до миллиона бывших граждан СССР, но и у немцев в Европе имелись большие проблемы. Например, возглавляемая коммунистами Национально-освободительная армия Югославии уже к концу 1941 года насчитывала около 50 тысяч человек, а еще через год выросла в три раза.

Недооценка демографического потенциала СССР означала и недооценку его мобилизационных возможностей. Уже с июля в дневниках немецких генералов все чаще звучит недоумение — каким образом, понеся огромные людские потери, большевики ухитряются выдвигать на фронт новые части?

Ошеломляющее число пленных отвлекло германское командование от другой тревожной тенденции — снижения темпов наступления.

Сначала это отставание было совсем незаметным, но, будучи брошены в самоубийственные оборонительные и контрнаступательные операции, советские войска выигрывали по два-три дня, которые в конце концов накапливались в критическую для противника массу.

В сентябре, после разгрома киевской группировки Красной армии, Гитлер осознал, что, не взяв Москву до наступления холодов, боевые действия придется перенести на следующий год, а это означает втягивание Германии в гибельную для нее войну на истощение ресурсов. Срочно свернув продвижение на юге и отменив уже начавшийся штурм Ленинграда, фюрер начал стягивать силы против советской столицы, оказавшись одновременно в положении цейтнота (нехватки времени) и цугцванга (когда каждый новый ход ведет только к ухудшению ситуации). Ведь сосредоточение сил для этого решающего броска отставало от темпов, которыми Красная армия сосредотачивалась для его отражения.

И первыми это поняли профессионалы. В середине ноября Гитлер еще мечтал завершить войну до конца 1941-го, а Сталин, получив сообщения о прорыве немецких войск на близком к столице участке фронта, впал в панику.

Тогда-то и состоялся памятный разговор Верховного главнокомандующего и будущего Маршала Победы Георгия Жукова.

Сталин:

– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист!

Жуков:

– Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и 200 танков.

Сталин:

– Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь о сосредоточении резервных армий. Танков пока дать не могу.

Время отчаяния и паники для советского руководства закончилось. Полученная ценой миллионов жертв отсрочка оказалась спасительной. И война началась по-настоящему.

Дата публикации: 1 июня 2016