Гламурное полотно Антона Лосенко «Владимир и Рогнеда» не передает драматизма событий

Летом 977 года, спустя пять лет после гибели бесстрашного Святослава-Барса у днепровского порога Ненасытненского, вспыхнула братоубийственная схватка за власть между его несовершеннолетними сыновьями, которых подбивали к войне их честолюбивые и небескорыстные свиты. То была первая в истории Древней Руси княжья «котора», за каковой последовали позднее другие, еще более масштабные и опасные для судеб молодого государства стычки.

Поначалу бои разгорелись между родными братьями – Ярополком Киевским и Олегом Овручским (Древлянским), а потом, вслед за смертью небезгрешного Олега Святославича, к брани вынужденно «присоединился» третий, сводный брат –Владимир Новгородский.

Он, внебрачный сын князя Святослава от подневольной ключницы Малуши, испугался, что гневный Ярополк, добравшись и до северо-западных рубежей Червонной Руси, отнимет жизнь у него как ненастоящего, подлородного, «избыточного» члена августейшей семьи. Владимир бежал в соседнюю Швецию, но, получив там изрядную военную помощь от короля Эрика Сегерселя, через три года, в теплые летние месяцы 980-го, вернулся домой с многочисленными варяжскими дружинами. Развернулась завершающая, самая печальная и драматическая стадия родственной борьбы за господство над страной и народом.

НО ХОЧЕТ МЕЛХОЛА – ДАВИДА

Весьма быстро и довольно просто Владимир Святославич очистил от Ярополковых посадников новгородские просторы и задумал – под стать вещему Олегу – грандиозный поход к приплесам Днепра, в стольный Киев. Бросок более чем на тысячу километров означал восстановление единой власти: если несколько лет тому назад Ярополк сделал это, ударив с юга на север, то Владимир намеревался теперь совершить аналогичный шаг, так сказать, «зеркальным образом» двинувшись с севера на юг. Однако на пути лежало важное «препятствие» – правда скорее психологического, нежели политического, свойства. На Западной Двине располагался богатый город Полоцк (центр Полоцкой земли), где правил некий князь Рогволод – по всей видимости, повелитель варяжской крови.

У него подрастала дочь – 16-летняя Рогнеда, что сияла, по словам одного из краснопевных сказителей, «той удивительной и чарующей красотой, которая присуща горному потоку, вобравшему в себя недоступность и величие вершин, искрометно и игриво ниспадающему вниз, утверждающему жизнелюбие и вечное движение особой мелодичностью звучания струн. Юг и север, лед и пламень породили прелестное создание, доставлявшее неземное счастье созерцания притягательного обаяния…» Можно ли было устоять перед волшебными чарами этакой дивной красавицы?

Легенды повествуют о десятках знатных мужчин, готовых буквально на все, лишь бы заручиться милостивым взглядом юной и неприступной, как скала, девы. Какой-то таинственный скандинав Рогдай (затем появившийся в пушкинской поэме «Руслан и Людмила») посулил даже сразиться в одиночку с доброй сотней крепких супостатов, если погруженная в себя прелестница даст ему свое согласие. Но… «Скакал он с берегов Двины и гордость проклинал Рогнеды…»

В ту пору великий князь Ярополк, ощутивший было хозяйские права на все, что находилось в пределах его огромной державы, посватался к дочери Рогволода и, вероятно, добился успеха. Однако и брат-соперник не желал упускать своей синей птицы. Тот факт, что он уже заключил брачный союз со шведской принцессой Аллогией (или Оловой), будто бы родившей ему двух сыновей – Позвизда и Судислава, не имел в ментальности тогдашнего общества ни малейшего ограничительного значения. Бытовым знаменем «многобожногоязычества» считалось неограниченного многоженство.

Благополучие народа, сотен тысяч простолюдинов мог обеспечить только могучий правитель, а главным признаком сей мощи была мужская сила монарха. Женолюбие суверена не тревожило, а, напротив, восхищало и вдохновляло подданных. Строгая моногамная семья не воспринималась бы среди язычников, живших на Руси в X веке, – им нужен был удалой, неуемный вождь. И Владимир Святославич, соответствуя этому «ранжиру» и по долгу, и по натуре, постоянно раздумывал о женской половине («гинекее», как говаривали древние эллины) в княжеском тереме не столь уж отдаленного Полоцка…

Зато сама Рогнеда придерживалась иного мнения. Когда Владимиров дядя, Добрыня, направил на Двину сватов со щедрыми дарами, Снежная королева огорошила их коротким, но емким ответом: «Не хочу розути робичича (отпрыска рабыни), но Ярополка хочу!» Смысл угадывался легко и без затей: на русско-языческой свадьбе жених при всех гостях снимал с себя сапог и вручал его невесте. А любушка, в свой черед, надевала эту мужскую обувь на стройную, точеную ножку и преклоняла колени перед будущим супругом. То есть «разувала» нареченного. Рогнеда, судя по хлесткой фразе, уже твердо решила, что и с кем она будет делить. «Полухолоп» Владимир казался ей парой неподходящей и недостойной, тогда как аполлоноподобный аристократ Ярополк Святославич грел сердце и предчувствием высокого престольного взлета, и предощущением сладких интимных ласк.

МУЧИТЕЛЬНОЕ БРЕМЯ ТЯГЧИТ МЕНЯ…

Острый язычок сказочной обитательницы княжеских хором ударил по нервам Владимира, словно оглушительная, наотмашь пощечина. Когда «отроки» переложили ему речи непреклонной гордячки, начался общий сход войск. «Володимир же, – чеканит «Повесть временных лет», – собра вои многи, варяги и словени, чудь и кривичи, и поиде на Рогволода. В се же время хотячу (намеревались) Рогнедь вести за Ярополка. И приде Володимир в Полотеск (Полоцк) и уби Рогволода и сына его два (двух сыновей), и дочерь поя жене (взял в жены)». Воистину «весь Полоцк выжгу в самый прах, развею при ее глазах! Или не сын я Святослава?»

После такой военно-бракосочетательной акции политические перспективы Руси обнажились как на ладони. Лозунгом обоих разъяренных братьев стал клич знаменитого отца: «Иду на вы!» Особенно старался Владимир, за чьими плечами маячил Добрыня, в энный раз глубоко уязвленный пренебрежительным отношением окрестных князей к своему племяннику и его матери, родной сестре Добрыни. По оценке дореволюционного ученого Сергея Соловьева, прототипом позднейшего былинного богатыря оказался «старик умный, ловкий, решительный, но жесткий… следовательно, если замечается жестокость и насильственность в поступках молодого Владимира, то мы никак не можем приписывать это одному его характеру, не обращая внимание на влияние Добрыни».

Влияние же шло по нарастающей. С Западной Двины Владимир с крупными отрядами устремился на позиции обреченного Ярополка. У того не было сил для открытого боя, и он затворился в стенах Киева. Талантливых советников у него не осталось – престарелый Свенельд, насладившись напоследок местью за своего убитого сына Люта, очевидно, ушел в лучший мир. Опираться было не на кого.

Но и Владимир сознавал, что лобовой штурм может обернуться чрезмерными жертвами (об осадных машинах византийского типа, способных облегчить атаку, летописи скромно умалчивают). Поэтому баловень судьбы, опасавшийся потерять изрядное число ратников, предпочел рутинную осаду. Он укрепился поблизости, между Дорогожичем и Капичем («и есть ров и до сего дня», стало быть, существовал еще и в конце XI века, спустя лет сто по завершении тех ристалищ). Взять хорошо отстроенную столицу «на щит» не удалось. И князь, внимая шепоту своего расторопного дяди, прибегнул к военной хитрости.

Окружение Владимира втайне обратилось к ведущему наставнику Ярополка – воеводе с сочным именем Блуд. Ему через искусного лазутчика предложили изменить Ярополку, предав его в руки победоносного младшего брата. «Помоги мне, – просил князь устами надежного «крапивника». – Если я убью его, ты будешь мне вместо отца и обретешь немалую честь. Ведь не я начал избивать братию, но он, а я пришел на него, убоявшись такой же участи».

Владимир, наверное, забыл в пылу сечи, что Ярополк вовсе не жаждал смерти Олега Древлянского, а даже плакал, завидев его мертвым на ковре в княжеском тереме. Да и Олегу, конечно, не пристало мешать жизни Люта Свенельдича – сына ближайшего полководца своего августейшего брата. С опрометчивого удара мечом на охоте в непролазной лесной чащобе и разошлась кругами по воде беспощадная «братняя котора», и винить в ней только великого князя Ярополка по меньшей мере несправедливо.

Само собой, о моральной стороне дела никто не волновался. На войне как на войне. И многоопытный Блуд, понимая глубину пропасти, в которую стремглав летел его незадачливый господин, поручил довести до Владимира, что готов всей душой содействовать его планам. Если некритично верить летописям, то коварный Блуд день и ночь лгал Ярополку, согласовывая каждый свой шаг с людьми Владимира. Он замыслил и покушение на монарха, да тревожился из-за мести киевских обывателей, любивших смелого и рассудительного властелина. Тогда предатель пошел на откровенный обман. «Киевляне, – доказывал он Ярополку, – ссылаются с Владимиром, зовут его на приступ, тщатся предать тебя ему. Страшусь я! Бежал бы ты лучше за город, в иное место…»

Доверчивый суверен покинул относительно безопасный форпост и перебрался со слабой дружиной в городок Родню, в устье реки Рси. Владимир тотчас овладел Киевом и его дворцами и уже на правах законного повелителя обрушился на Родню, перекрыв туда всякий продовольственный подвоз. Осажденные испытывали жуткий голод, и в народную память надолго запала горькая пословица: «Беда, как в Родне». Потирая от удовольствия ладони, мерзкий Блуд внушал Ярополку: «Окинь оком рати Владимировы! Нам их ничем не перебороть. Мирись с братом, мирись!»

Злосчастный монарх кивнул головой – пойду, мол, на поклон. Блуд немедленно «телеграфировал» победителю: «Сбылась твоя мечта, князь! Вот-вот приведу к тебе Ярополка, а ты уж распорядись, как бы поскорее убить его». Обрадованный приятной вестью, Владимир вышел на киевский теремной двор и воссел там в окружении грозных северных воинов. А негодяй по-прежнему плел свои интриги: «Ступай к брату, – кричал он Ярополку, – и скажи: что ты мне дашь, то и возьму!»

Легковерный страдалец направился в Киев, хотя один из ближних дружинников, некто Варяжко (видимо, человек норманнского корня), не единожды предупреждал: «Не ходи, княже, – убьют тебя. Беги лучше к печенегам да приведи от них рать». Но Ярополк настроился на переговоры. Вместе с Блудом и небольшой группой телохранителей вошел он в теремной двор, где когда-то сидели вещий Олег, Игорь Старый и Святослав-Барс, и прямо в дверях двое наемных варягов вонзили в него мечи «под пазуху» и подняли убитого клинками над землей. А Блуд захлопнул двери, не дав пройти следом княжьим охранникам.

Дата публикации: 23 июня 2012