Варяги в бою

В Новгороде Владимир Святославич и услышал о братоубийственной усобице своих голубокровных родственников. И сообразил, что если они так «разбираются» между собой, то с ним, худородным, обойдутся совсем плохо. Да и окружение настаивало: Ярополк охвачен безмерным властолюбием и, отняв у Олега Древлянскую землю, обязательно устремится теперь в Новгород – свергать, а может быть, и убивать Владимира. Князь и свита срочно отъехали в Скандинавию, а радостный Ярополк пришел на север, «посадники своя посади в Новигороде, и беволодея един в Руси». Владимир же отыскал убежище при дворе шведского короля Эрика Сегерселя Победоносного, жившего в красивой резиденции – городе Бирке, который раскинулся на одном из живописных и хорошо охраняемых островов посреди озера Миланрн. Невольные русские гости с удивлением обнаружили, что славянские и «свейские» нравы перекликаются по всем статьям.

СОЛЬВЕЙГ! ТЫ ПРИБЕЖАЛА НА ЛЫЖАХ КО МНЕ…

Оба народа исповедовали языческую, многобожную религию. Верховным духом скандинавов был повелитель грома и молнии Тор, любивший, кстати, регулярные жертвоприношения, не исключая человеческие. Раз в девять лет (это число считалось у норманнов чудодейственным и магическим) капище в Упсале орошалось кровью животных и несчастных людей – убивали по девять особей каждого «вида». Затем их тела подолгу висели в близлежащей священной роще. Говорят, что Владимир присутствовал однажды при жутком «умилостивлении» варяжских богов и старательно соблюдал обряды заморского язычества. Да и как иначе, если славянский пантеон было невозможно в спешке захватить с собой в дорогу?

Прочие боги тоже заботились о благополучии земных обывателей. Небесный ратник Один награждал мужчин доблестью и зажигал в их сердцах искреннюю ненависть к супостатам. За урожаями полей и садов, а равно трудолюбием земледельцев надзирала богиня плодородия и премудрости Фригга, напоминавшая чем-то древнегреческую Афину Палладу. Фригга, которой прислуживали безбрачные весталки (отсюда женская холодность, или фригидность), восседала в столичном упсальском храме по левую руку от громовержца Тора (аналога эллинского Зевса и в какой-то степени – славянского Перуна). В ее честь возносились специальные молитвы, звучали заздравные песнопения. Эти апологетические гимны как бы «окольцовывали» праздники горячей летней страды. Ну а семейной жизнью «заведывал» бог кротости, всепрощения и сладострастия Фрей, всегда покрывавший прегрешения, грехи и грешки знати и простонародья, но ревниво присматривавший за супружеской верностью королевской избранницы.

Шведы и иные скандинавы жили тогда на широкую ногу – правда, не благодаря упорному труду, а за счет грабежей и налетов на ближние и дальние страны. Собственная – холодная, мерзлая, без достаточных солнечных дней – почва не отличалась щедростью, и бойкие атаки на европейские города и веси с лихвой обеспечивали устойчивый рост «национального продукта». Добытые трофеи везли к себе и пускали на продажу. В Бирке, где находился король, чуть не круглые сутки шумел рынок, где можно было купить все, что душе угодно. Скандинавы не пытались наладить чеканку своей монеты – их вполне устраивали византийские и арабские деньги. Тем более что их быстро сбывали и столь же быстро «обременялись» новыми.

Князь Владимир, возле коего неотлучно пребывал Добрыня, учился динамизму и оборотистости северных народов, постигая стержневую заповедь неустрашимых викингов: «Быть властным землевладельцем, храбрым воителем и тороватым хозяином – вождем дружины, спаянной с ним союзом непоколебимой верности». Впрочем, не только азы административной отлаженности впитывал в себя будущий русский господин. Как полагают знатоки и исследователи, побочный сын Святослава перенял у короля Эрика и такую черту, как веротерпимость, что помогло ему в последствие ладить с представителями различных религий и конфессий.

Но характер Владимира проявлялся уже в полной мере. Сам плод тайного влечения, он был страстен и женолюбив. Свейские чаровницы – раскованные и свободные – стали бросать недвусмысленные взгляды на русского аристократа, который неотлучно стоял рядом с конунгом Эриком. Ходили слухи, что дальновидный король с подачи жены Сигрид Гордой (Великой советодательницы) подыскал Вольдемару Хольмгардскому (Владимиру Новгородскому) достойную невесту. Королева Сигрид (та самая, что, овдовев, спалила, по преданию, на хмельном пиру двоих не приглянувшихся ей претендентов) привела красивую и надежную девушку. Кто эта наперсница? Само собой, шведка. То ли Аллогия, то ли Олова, переименованная потом в Ольгу II. Мы не знаем о ней ровным счетом ничего – архивов нет, документов нет, а есть лишь легенды, саги и руны. Словом, фантастическое переложение реальности.

Предполагают, что княгиня Аллогия произвела на свет сыновей – Позвизда и Судислава Владимировичей. Скандинавские дамы были гораздо эмансипированнее своих континентальных товарок. В нордическом брачном кодексе сия норма чеканилась с редкой откровенностью: «Я, – заявлял на свадьбе отец жениху, – отдаю за тебя свою дочь, отныне твою честную супругу. Отдаю для участия ее в половине брачного ложа, в замке и ключе и в каждой третьей пенязи (доходах), в движимом имении, коим ты, викинг, владеешь и владеть будешь». И Аллогия следовала путем своих смелых предков…

НО СЕВЕРНЫЕ СКАЛЬДЫ ГРУБЫ…

Между тем образ Владимира, ярко сверкнувший на просторах Скандинавии, мало-помалу тускнел в обширной Новгородской земле. Там, на северо-западе Руси, позабыли о беглецах и подчинились грозному окрику великого князя Киевского Ярополка Святославича. Мужи суверена собирали дань, укрепляли дружину, следили за порядком. Владимиров «легион», окружавший его в Бирке, был малочисленнее Ярополковых «фаланг». Поэтому внебрачный сын Святослава – бастард! – отклонял советы своего дяди Добрыни пойти на открытый бой с законным сыном Барса. Он выжидал…

Но королю Эрику уже не терпелось: ему нужен был свой человек в Хольмгарде, нужны были выгодные торговые связи, нужны были территориальные приращения. И он решил провести основательную тактическую разведку. В Новгород, где хозяйничали люди Ярополка, под видом гостьи отправилась морем принцесса Астрид. Однако «турне» не задалось: на Балтике корабль с Астрид и ее сыном-младенцем Олафом угодил в пасть к свирепым эстляндским пиратам. Монаршая семья надела траур. Выяснять обстановку поехал новый «агент» – брат Астрид, принц Сигурд (чье «рекло» так напоминало имя королевы Сигрид). Ему, если верить древним сказаниям, посчастливилось. На одном из прибалтийских невольничьих рынков он якобы увидел закованную в железо сестру и малолетнего мальчугана. Странно, конечно, что столь высокородную особу разбойники держали наравне с остальными рабами. Головорезы, наверно, по глупости и тупости не понимали: за нее посулят богатейшие дары – при условии, что с головы красавицы не упадет и волос. Но с легендами спорить не принято. Выкупив родных, Сигурд заодно сообщил конунгу, что новгородцы не горят желанием вступать в борьбу на стороне того или иного князя, но не возражают в принципе против возвращения Владимира. Лишь бы это не стоило им усилий и крови…

Получив оптимистическую информацию, Эрик Сегерсель предоставил своему русскому «постояльцу» изрядные варяжские контингенты и флотилию подвижных маневренных судов. Такое конструктивное содействие в корне переломило ситуацию. В 980 году Владимир с наемными «дивизионами» устремился на покинутую родину. «Приде Володимир с варяги к Ноугороду и рече посадникам (чиновникам) Ярополчим: «Идите к брату моему и рцете (скажите) ему: «Володимирти идет на тя, пристраивайся (изготавливайся) противу биться». И седе в Новигороде». Под скипетром нового властелина оказался весь Русский Север – «варяги и словени, чудь и кривичи».

Новгородский успех вдохновил полководца и поставил перед ним очередную, на сей раз куда более сложную задачу – овладение стольным Киевом. Владимир прекрасно понимал, что схватка все равно неизбежна: Ярополк, снисходительно взиравший на тронные права и претензии брата-«холопа», не станет спокойно переносить изгнания своих слуг с Волхова. У Владимира же в данный момент имелось ощутимое людское и материальное превосходство: его войска были отмобилизованы и нацелены на битву, тогда как ошарашенный Ярополк еще не собрался с силами. Плюс к тому Владимировых варягов, жаждавших добычи и славы, следовало незамедлительно употребить в дело, иначе они превратились бы в заклятых врагов своего работодателя. А это могло сыграть на руку Ярополку.

Девятьсот восьмидесятые годы стали первым периодом в истории Древней Руси, когда князья-братья, перенявшие власть у покойного отца, подняли оружие не против внешних врагов, а против своей родни, против своих сограждан. Виной тому – равнодушие Святослава-Барса к судьбе страны, его увлеченность завоеваниями в чужих землях. Уезжая в гибельный для себя Болгарский поход, он оставил на Руси не одного главного князя, как водилось со времен Рюрика, а сразу двух – Ярополка в Киеве и Олега в «Деревах», что уже само по себе таило опаснейшие семена раздора и конкуренции – прискорбный «княжьей которы». И не зря в Святославов терем постучали обиженные новгородские посланцы: готовые смириться с назначенцем-посадником, они вспылили, проведав, что у древлян появится теперь свой князь. «Тогда и нам давай!» – кричали «смутьяны» на вече. Так зашла звезда дотоле безвестного «робичича» (сына рабыни) Владимира Святославича. Отрока, о котором августейший отец не вдруг и вспомнил при «раздаче призов».

Но все это произошло давно. А летом 980 года братья (Ярополк и Владимир), насмерть схлестнувшиеся за центральный княжеский стол, остро нуждались в союзниках и тактических попутчиках. Среди таковых выделялся полоцкий владетель Рогволод, управлявший цветущим городом на Западной Двине, впадающей в Балтийское море. У него, помимо прочего, была очаровательная дочь – Рогнеда, на которую положили глаз оба монарха.

Дата публикации: 2 июня 2012