Убийство Игоря древлянами

С приходом к власти князя Игоря Рюриковича, сына первого русско-варяжского повелителя Рюрика и воспитанника вещего Олега, над Червонной Русью «легализованно» вознеслась династия Рюриковичей, правившая страной не только в киевские, но и во владимирские, и в московские времена – уже после крушения тяжелого монгольского ига. 

ПОКОЙ ОТ СЕВЕРНЫХ ПЛЕМЕН КУПИЛ ПОЗОРНОЙ ДАНЬЮ

Большая война с Византией, затеянная князем Игорем в 941 году, обернулась жестоким разгромом русских ратей. Погибли дружинники и пехотинцы, пострадал флот. 

Игорь понимал, что проигрыш не случаен: для русов оказался шоком уничтожающий «греческий огонь», коего не было и в помине при вещем Олеге, но о коем должны были знать в более позднюю пору. Странно, что столь уникальное «чудо-оружие» прошло мимо глаз и ушей новой киевской верхушки: всего лишь за шесть лет до этих бурных событий, в 935 году, русские плотно союзничали с имперскими войсками. Морские ладьи и княжеские отряды  - бок-о-бок с ромейцами – успешно сражались на побережье Южной Италии против налетчиков-викингов, получив за содействие изрядную плату. Невозможно поверить, что они не заметили там соседских технических наработок. Скорее всего, заметили, да самонадеянные полководцы не пожелали принять мелочи во внимание. 

А, между тем, учти воеводы «искристую перспективу» у маяка Искреста, кораблям была бы отведена тихая, безопасная гавань – они убереглись бы на мелководье, где крупные хеландии, нагруженные смертоносными машинами, не могли даже швартоваться. Но такой шанс упустили – то ли по неведению, то ли по самоуверенности. Вышло - так сказать, в зеркальном отражении – нечто похожее на реакцию обоих братьев-кесарей, Льва и Александра, 34 года назад, во время Олегова броска на Константинополь. Свиты обоих монархов отказались верить донесениям искушенного лазутчика, прошагавшего вдоль и поперек все киевские просторы. Впрочем, нет худа без добра: помимо ценного, правда, и печального, опыта русские, думается, обзавелись здесь меткой пословицей: «Мы прошли огонь, воду и медные трубы». Да, страшное пламя летело над волнами и через волны, выбрасываемое с помощью сильного давления через крепкие медные створы… 

Неудача грандиозного похода не смутила оптимистичного Игоря Рюриковича. И хотя он, как обнаружилось, не обладал талантами и умениями вещего Олега, богатства дальних стран и слава бранных побед неудержимо влекли к себе хозяина Червонной Руси. Домашние заботы не слишком волновали удалого суверена: о них хлопотала княгиня Ольга – умная женщина и верная жена. Сидя в прекрасном киевском тереме, она надежно держала в руках все нити государственного управления, что позволяло ее непоседливому суженому сосредоточиться на подготовке следующей масштабной «экспедиции» на юг, в пределы несгибаемой Византии. Но предварительно властелин решил запастись деньгами. Где-то в 942-943 годах многочисленная боевая бригада отправилась по проторенному восточному маршруту – к берегам Каспия, где раскинулись владения Арабского халифата. На сей раз русам не понадобилась подмога коварных хазарских вождей – справились сами. Огромное войско арабов было трижды разбито вдребезги, и ладьи доставили домой поистине немереную поживу.

Теперь предстоял реванш за катастрофу под Царьградом. Князь и его мужи проанализировали все «за» и «против», все причины-следствия и сделали надлежащие выводы. Наступил 944 год. «Игорь же, - лаконично чеканит «Повесть временных лет», - совкупив (мобилизовав) вои многи – варяги, русь, и поляны, и словени, и кривичи, и теверцы, и печенеги наа  (нанятые ) и тали у них поя (взяв у них всех заложников), поиде на греки в лодьях и на коних, хотя мстити собе (отомстить за себя). Се слышавше корсунцы (греческие жители Херсонеса Таврического), послаша к Раману (византийскому императору Роману Лакапину), глаголюще: «Се идут русь, бе-щисла карабль, покрыли суть море корабли». Тако же и болгаре послаше весть, глаголюще: «Идут русь, и наяли (наняли) к себе печенеги». Се слышав царь (Роман) посла к Игорю лучие боляре (бояр, вельмож), моля и глаголя: «Не ходи, но возьми дань, юже имал Олег, придам (прибавлю) и еще к той дани». Тако же и к печенегам посла паволоки (шелковые ткани) и злато много. Игорь же, дошед Дуная, созва дружину, и нача думати, и поведа им речь цареву. Реша же дружина Игорева: «Да аще сице (так ) глаголеть царь, то что хочем боле того: не бившеся имати и злато, и сребро, и паволоки? Егда кто весть (разве дано ведать): кто одолеет, мы ли, они ли? Ли с морем кто светен (или с морем кто в союзе)? Се бо не по земли ходим, но по глубине морьстей (морской): обьча смерть всем (она грозит общей смертью всем бойцам )». Послуша их Игорь, и повеле печенегам воевати Болгарьску землю, а сам взем у грек злато и поволоки и на вся воя (на себя и всех ратников ), и взратися вспять, и приде к Киеву всвояси».

Игорю повезло: греки испугавшись, что могучая русско-печенежская конница опустошит европейские провинции Византии, загодя откупились щедрыми дарами. Сей шаг, вероятно, был правильным и целесообразным: ведь и адское пламя – изобретение незаурядным инженерных умов, что беспрепятственно сжигало тяжелые на подъем морские суда, особенно в безветрие, штиль, не могло с тою же потрясающей эффективностью поражать «мишени» в полевых условиях. Всадники и пехотинцы сумели бы часто уклоняться от летящих искр, перебегая с места на место или падая ничком. Огнеметные «приборы» неплохо действовали бы при осаде крепостей, но в борьбе с мобильными группами выглядели чересчур дорогой игрушкой.  Кроме того, отдельные «единицы» вкупе с горючим раствором и -  самое неприятное – обслуживающим персоналом наверняка очутились бы у противника. А тогда пиши пропало всему государственному секрету.

Обе стороны – и греки, и русские - разошлись по домам, не скрестив мечи. Через тысячу с лишним лет немыслимо угадать – прозвучи сигнал трубы, - кому досталась бы победа. Византийцы побаивались сечи, но и Игоревы дружинники, ощущая синдром прошлых неудач, явно не торопились в бой. Компромисс (при котором русские обрели изрядные доходы и моральное превосходство) устраивал и тех, и других. Да и репутация Игоря как героя-полководца была восстановлена в глазах армии и народа.

МОЛИЛ ПЕРУНА – ДА ХРАНИТ НЕНАРУШИМОСТЬ МИРА…

Размежевание воинских частей не мешало закрепить юридическим договором, напоминавшим пакт 911 года между вещим Олегом и Константином Порфирородным (Porphyrogennetos). Тогда с полтора десятка русских послов гостили при кесарском дворе и заключили взаимовыгодное соглашение. Да и ныне славянские представители побывали в Царьграде, но и император Роман отрядил своих чиновников в далекий Киев, что повышало международный статус Руси. Встреча состоялась летом 945 года. Спустившись по сходням на днепровский берег, греки уведомили русских начальников, что хотят подписать акт, выдержанный в духе прежних договоренностей. А киевские владыки, чествуя легатов Константинополя, соблюдали, выражаясь современным языком, все тонкости дипломатического протокола. «Что изрек ваш царь?» - нахмурясь, вопросил Игорь Рюрикович, когда иноземные порученцы вошли в пышную палату и склонились в подобострастном поклоне. – «Наш царь, - отвечали гости, - очень рад миру. Мир и любовь жаждет иметь он с князем русским. Твои послы, господин, уже водили его к клятве, и вот наш царь прислал вести к клятве тебя и твоих мужей». – «Хорошо, да будет так», - кивнул Игорь.

Судьбоносный пергамент утверждали в двух «точках».  Сам князь, его жена Ольга и их трехлетний сын Святослав, а равно дружина в сопровождении кесарских послов поднялись на живописный холм, где красовался идол славянско-языческого бога Перуна. Здесь был совершен традиционный обряд: воины сложили перед истуканом всю свою боевую амуницию – щиты, мечи, ножи, шлемы, копья, секиры, а затем золотые предметы – запястья с рук и гривны с шеи. Раздалась формула суровой клятвы: «Да не имут они (русы ) в случае попрания мира ни малой помощи от славного Перуна, да ни прикроются своими щитами, да падут от собственных мечей, стрел и иного оружия, да будут рабами в сей век и в будущий!» В тот же день зарок давался на Подоле, где была воздвигнута изящная соборная церковь Святого Ильи. Тут – опять под приглядом послов – клялись именитые славяне, исповедовавшие христианскую веру. Таких крещеных единобожников становилось на Руси все больше и больше…

Вызвавший столько шуму документ в значительной мере повторял статьи Олегова договора 911 года. Вновь упоминалось об уголовной ответственности за противоправные проступки, о пребывании за границей дипломатов и купцов, выкупе русских и греческих пленников, сыске беглых рабов, о снабжении отплывающих на родину торговых экипажей. Но были в тексте и ранее не виданные параграфы. Так, русские обещали «не творить никакого зла херсонцам», которые ловили рыбу в устье Днепра. Славян настойчиво просили не зимовать там, а возвращаться по осени домой. Киевский князь не должен был пропускать через свою территорию «черных болгаров в страну Херсонскую». Словом, болгарским ратям с дунайских приплесов не следовало ни под каким предлогом проникать в цветущий Крым, чье греческое население находилось в подданстве византийских императоров. Замечались и определенные уступки стольного Киева. Пункт 14-й гласил: «Ежели цари греческие потребуют войска от русского князя, да исполнит князь их пожелания и да увидят чрез то все прочие страны, в какой любви живут греки с Русью». Любопытно, что право русского князя «пригласить» греческих наемников для подмоги в своих походах не фиксировалось. 

Договор интересен также тем, что на его страницах – в отличие от текста, составленного при Олеге три с половиной десятилетия назад, - значились родственники великого князя, которых представляли отдельные послы. Свои «легаты» были у Ольги и даже у малолетнего Святослава. Сам повелитель имел, как выясняется, двух племянников от неизвестных нам его сестер. Одного нарекли Акуном, второго – Игорем (возможно, в честь монарха, как, например, супругу князя, Ольгу назвали когда-то по имени вещего Олега). Перечислены и еще несколько аристократов, относившихся, как полагают, к роду Рюрика. Все они – как будто славяне: Володислав, Предслава и Улеб (Глеб), но установить их кровную близость к Игорю Старому пока не удалось.

По завершении клятв повторилась давняя сцена с отъездом послов. В 911-м Константин Порфирородный (Багрянородный) одарил Олеговых мужей драгоценностями, одеждой, вкусными и сытными яствами, показал им величавые царьградские соборы. В 945-м настала очередь проявить русское хлебосольство: Игорь вручил византийским вельможам «на отпуск» те ценности, которые всегда почитались в Ромейской империи, - мягкие, ворсистые меха, дорогое оружие, «укруги» ярого воска, из коего в православном Константинополе изготавливали отличные церковные свечи и, конечно, такова уж была эпоха! – «наделил» челядинами – покорными, молчаливыми и выносливыми рабами. Гости благодарно приняли княжеские презенты и подняли паруса на своих быстрых скедиях.

И, К ЗОЛОТУ АЛЧБОЙ ДЫША…

Внешнеполитические стычки утихли, и на южных рубежах установился относительный покой. До поры до времени не совершали ретивых вылазок и печенежские орды. Но государственная казна напоминала позднейший Тришкин кафтан: весь засыпанный в тайники презренный металл был потрачен на экипировку бессчетных ратей и двух морских флотилий, первая их которых сгорела в ласковых водах Понта Эвксинского. Никакая греческая дань, полученная из рук кесаря Романа Лакапина, не могла восполнить этих колоссальных потерь. Пустота казенных сундуков не слишком нравилась воинственным и сребролюбивым дружинникам, среди коих преобладали скандинавские варяги. Они с завистью поглядывали на своих собратьев из дружины испытанного воеводы Свенельда, пристрастившегося, с разрешения Игоря, самостоятельно снимать сливки с окрестных покоренных племен.

Сбор доходов с населения – полюдье – осуществлялся каждый год и воспринимался как мероприятие первостепенной важности, не обходившееся без личного участия великого князя. Суверен плечом к плечу с мужами объезжал подвластные области, обращая пристальный взор на города и большие поселки. Уже знакомый нам греческий монарх Константин Порфирородный оставил (видимо, по информации путешественников и лазутчиков) красочное описание этого социально-экономического института в державе, с которой нередко сталкивались его боголюбивые подданные. «Зимний же суровый образ жизни тех самых росов, - сообщал просвещенный сочинитель, - таков. Когда наступает ноябрь, тотчас их архонты (начальники) выходят со всеми росами из Киева и отправляются в полюдье (то есть кружение по людям) в земли славянских народов – древлян, дреговичей, кривичей, северян и прочих славян, кто считается пактиотами сих росов (данниками по «пактам» между киевским властелином и попавшими под его сапог мелкими племенными князьками). Кормясь там в течение зимы, они затем, с апреля, как растает лед на Днепре, возвращаются в Киев. Весной же, взяв свои моноксилы (лодки-однодревки), оснащают их и едут торговать в Романию (Византию – историческую наследницу Древнего Рима; нынешней Румынии тогда еще не было)».

«Кружение» по племенам продолжалось не менее полугода – с поздней осени (ноября) до ранней весны (апреля), причем часть припасов местные князьки, выслуживаясь, откладывали заблаговременно: как только реки освобождались от ледостава, товары всех сортов и видов перебрасывались в Киев, ко двору повелителя и в закрома его дружинников. Главнейшим пунктом предварительного сосредоточения даней была, согласно византийским источникам, мощная днепровская крепость Смоленск. Бралось и увозилось, по словам историка Алексея Шишова, все, что имело товарную стоимость – продукты питания, ремесленные изделия, деньги, скот, ткани, речные суда и даже паруса. Между тем, на пошив только одного паруса употреблялось 150 «локтей» (или, на нашу меру, 16 квадратных метров) так называемой толстины – грубой и прочной материи-парусины из льна и конопли. Такую работу могли выполнить за зиму две деревенские прядильщицы – при условии, что они целыми часами, освещенные лучиной, просиживали у примитивного ткацкого станка.

В полюдье князья «отбывали», как правило, с солидным штатом. Помимо дружины, в дальний путь ехали конюхи, обозные, прислуга, «кормильцы» (кашевары), «ремественники», чинившие седла, сбрую, колеса и всякую утварь. Но, понятно, опорную пробивную силу представляли вооруженные до зубов воины-дружинники, не просто защищавшие своего князя, но жизненно заинтересованные в количестве и качестве ежегодного «улова». Арабский негоциант и писатель X века Ахмед ибн-Фадлан, колесивший по Волге где-то в 922 году, лет через десять после вокняжения Игоря, делился своими впечатлениями об организации полюдья: «Вместе с царем русов в замке (походном тереме) находились 400 ратников из числа богатырей, сопровождавших царя, а равно служившие ему надежные люди…» Итак, до четырехсот отборных гвардейцев окружали князя во время «финансовых операций». Могли ли они не преуспеть в своем архиважном деле? Не могли, ибо умыкнутые у простонародья товары возили потом на продажу и в Византию, и в Хазарию, и в Волжскую Булгарию, и на Запад, в германские пределы, куда русские купцы следовали обычно через Чехию. Об этом повествуют Рафельштедтский коммерческий устав и содержательная хазарская документация.

СТАЛ ВНОВЬ НАЛОГИ СОБИРАТЬ…

С легендарных Олеговых годин полюдье начиналось в Древлянской земле и ее административном центре – в лесном городке Искоростене. Местные власти обязаны были к приезду высоких персон подготовить и упаковать львиную долю причитающегося начальству добра – прежде всего, продовольственного пайка. Древлянский «запев» объяснялся, в первую очередь, объективными обстоятельствами. Дань сих просторов, собранная в ноябре, когда реки еще не успевали покрыться льдом, могла быть – по местоположению данного региона – беспрепятственно и быстро переправлена по реке Уж в Днепр, к селу с символическим именем Чернобыль, а оттуда – прямиком в стольный Киев. Вся эта товарная масса уже не отягощала бы великокняжеских обозов, которым предстоял довольно изнурительный «марш» по городам и весям Русской державы.

В 945 году Игорь Рюрикович двинулся в полюдье, психологически подгоняемый дружинниками, что были недовольны своим мизерным доходом на фоне «разжиревших» от добычи мужей воеводы Свенельда. «…Рекоша дружина Игореви: «Отроци (отроки) Свенелжи изоделись суть оружием и порты (хорошими штанами),  а мы нази (голы и босы). Поиде, княже, с нами в дань, да и ты да будеши, и мы». И послуша их Игорь, иде в Дерева (к древлянам ) в дань и примышляше (прибавил вещи и снедь) к первой дани, и насиляше им и мужи его (творили насилия над древлянами и князь, и воины). Возьемав дань, поиде в град свой (Киев )…»

Лесные жители, видя силу и озлобленность варяжских бригад, смирились с откровенным грабежом и безропотно выдали Игорю требуемый излишек. Такое поведение власть имущих нарушало все прежние договоренности о размерах ежегодных поставок. Князь, вознамерившийся самолично «отконвоировать» обильный сбор, решил, однако, что и этот максимум не греет ему душу. «Идущу же ему вспять (когда шел он назад), размыслив, рече дружине своей: «Идете с данью домови, а я возвращуся, похожу и еще». Пусти дружину свою домови, с малом же дружины (с крошечным арьергардом ) возвратися, желая больше именья».

Появление разлакомившего на чужие хлеба властелина вызвало в Искоростене нешуточный переполох. Старейшины во главе с местным князем Малом срочно сошлись на совет. Прозвучала немирная фраза: «Аще ся ввадит волк в овце (повадится волк в овчарню), то выносить (вынесет) все стадо, аще не убьют его. Тако и се, аще не убьем его, то вся ны (всех нас) погубить». Из крепостных ворот вышли почтенные старцы, вопросившие недруга: «Почто идеши опять? Поимал (взял) еси всю дань». Игорь надменно взглянул на «парламентеров» и тронул поводья боевого коня. Тогда на жадного суверена устремилась свирепая древлянская рать: в поле, у городской черты вспыхнула яростная, кровопролитная сеча. Гремела она недолго: Игорева дружина уже подходила к Киеву, и под рукой легкомысленного князя сражалась лишь горсточка стражников. Почти все они погибли в неравной битве. Кучка уцелевших, включая самого господина, попала в плен.

Участь их, как и следовало ожидать, была печальной. Народное вече, сгрудившееся на площади, приговорило пленников к немедленной смерти. Кассаций и апелляций, как и адвокатов, в ту пору не знали, да и подавать прошения было некому: вокруг, как морской прибой, ревела толпа торжествующих победителей. Дружинников умертвили «железом», а князя Игоря, по сведениям византийского историка Льва Диакона, убили посредством почетной казни – безжалостной «размычки». Его привязали за руки и ноги к двум склоненным до земли исполинским деревьям, а затем по команде синхронно отпустили стволы. Так могучий повелитель Червонной Руси, кого побаивались даже в имперском Константинополе, оказался разорванным на части в глухом лесном захолустье. Тела посеченных врагов простодушные древляне похоронили тут же, рядом: «… И есть могила его у Искоростеня града в Деревех и до сего дне…».

ЭПИЛОГ

Факты – вещь упрямая: Игорь Рюрикович бесспорно уступал вещему Олегу административными талантами и полководческим мастерством. Дальновидный Олег наверняка не пошел бы на Царьград, не получив донесений о новом смертоносном оружии греческих кесарей, и не рискнул бы кинуться на диковатых древлян без щита и забрала. Игорь же по сути превратился в заложника своих собственных ошибок, своей собственной неосторожности. Конечно, кровь его не вопияла к небу: верная супруга Ольга обрушила на крамольников весь гнев любящей женщины и всю мощь княжеского карательного аппарата. После этого назрела очередная «перестройка» налоговой системы Древней Руси.

«Два случая, - размышлял на заре XIX века Николай Карамзин, - остались укоризною для его (Игоря Рюриковича) памяти. Он дал опасным печенегам утвердиться в соседстве с Россиею и, не довольствуясь справедливою, то есть умеренною, данию народа, ему подвластного, обирал его, как хищный завоеватель. Игорь мстил древлянам за прежний их мятеж (в 914 году, более 30 лет назад); но государь унижается местию долговременной: он наказывает преступника только однажды». 

Да, Игорь – единственный из первых державных Рюриковичей, кто погиб от народного негодования, от людского недовольства. Тем не менее, династического порядка и основных устоев Руси смерть его не поколебала – страна двигалась к «мягкой» централизации.

Дата публикации: 25 февраля 2012