Даниэль Дефо и Джонатан Свифт

Неизвестно, сталкивались ли лично два великих английских литератора конца XVII – начала XVIII века. Вращались-то они в одних кругах и занимались одним делом. Можно не сомневаться, что оба прекрасно знали творчество друг друга. И хотя Джонатан Свифт как-то презрительно бросил в адрес Даниэля Дефо: «Запамятовал я его имя», во многих его произведениях очевидна полемика с идеями «ноунейма». И наоборот. Но вот по положению в обществе и по характеру эти двое довольно-таки сильно различались.

Спроси сейчас человека, освоившего школьный курс истории и литературы, о том, кто они такие, и тот, не задумываясь, ответит: «Писатели, Дефо – автор «Робинзона Крузо», Свифт – «Путешествий Гулливера»». Однако оба, скорее всего, осознавали себя писателями в последнюю очередь. Свифт был ученым священником – абсолютно внятный статус в то время, и самые главные изменения его жизни заключались в смене приходов. А Дефо, побывавший бизнесменом, политиком, скандальным журналистом и шпионом, полагал себя просто джентльменом.

Это определение – в том значении, в каком оно несколько раньше появилось в Британии, – означает не обязательно высокородного, но состоятельного, деятельного и всецело преданного своей стране мужчину. А когда нужно – коварного, изворотливого и твердого, вплоть до холодной жестокости. Этот образ на века стал идеалом, к которому стремились и которому подражали, в том числе и Дефо.

А вот Свифту не надо было к нему стремиться, ибо он и был джентльменом – по образу жизни и по праву рождения. Семья его была небогата, но благородна: дед – священник, отец – судейский чиновник. Те самые джентри, малопоместные дворяне, выше свободных крестьян, но ниже пэров. Это сословие дало Англии львиную долю выдающихся деятелей во всех областях.

Однако в смысле происхождения у Свифта была важная особенность: он родился в Ирландии, хотя семья его была чисто английской. Позже география происхождения стала одной из основных его жизненных доминант и, возможно, причин противостояния с творцом Робинзона.

Происхождение Дефо тоже наложило отпечаток на его жизненный путь. Его отец, Джеймс Фо, был потомком фламандских пресвитериан, бежавших в Британию от испанского террора. В Англии его единоверцев называли пуританами – это одно из крайних направлений протестантизма. Позже это тоже станет пунктом, разъединившим его со Свифтом, потомственным англиканином – то есть приверженцем государственной церкви.

Даниэль всю жизнь утверждал, что его предки были дворянами и имели право на приставку «де» к фамилии, каковую он и использовал, даже придумав себе герб. Однако в историю он вошел все же как Дефо, а не де Фо. А вот Свифту свое дворянство доказывать нужды не было. Как и беспокоиться об образовании: несмотря на то что его отец умер, оставив семью без средств, состоятельный брат отца Годвин взял над ней попечение. Его стараниями Джонатан закончил престижный Тринити-колледж Дублинского университета.

Даниэля же отец отправил в частную семинарию, возглавляемую единоверцем, – учиться на пастора. Вероятно, противостояние наших героев как священников двух протестантских деноминаций выглядело бы еще ярче. Однако в девятнадцать лет Дефо, подобно своему Робинзону, решил, что его стезя – практическая деятельность. Впрочем, из семинарии он вынес некую базу знаний, которую потом пополнял всю жизнь.

В 1680 году он стал работать на солидного оптового торговца галантереей, причем вел дела и на континенте – в Испании, Португалии и Франции. Позже переключился, как сказали бы сейчас, на алкогольный бизнес – притом что сам, будучи пуританином, к пьянству относился отрицательно. Как бы то ни было, он сочетался браком с дочерью виноторговца Мэри Тафли, которая принесла ему огромное приданое в 3700 фунтов. Эти деньги он вложил в дело – тоже в виноторговлю. С Мэри Даниэль прожил всю свою жизнь, и она родила ему восемь детей.

Казалось, успешный негоциант пошел в гору. Однако, во-первых, именно к этому времени относятся его первые литературные опыты, что говорит о некой неудовлетворенности положением. А во-вторых, в его жизни все больше ощущается тайна. То, что он уже тогда был причастен к крайне запутанной и опасной английской политике, сомнений не вызывает. Об этом свидетельствует весьма мутная история его участия в мятеже герцога Монмута – незаконнорожденного сына Карла II. Герцог возглавил восстание протестантов против преемника Карла Якова II, которое было подавлено, после чего власти начали против всех причастных к попытке переворота жестокий террор.

Даниэля видели среди восставших – верхом и при оружии. Этого было вполне достаточно, чтобы отправить его на виселицу. Но – никаких репрессий по отношению к нему не последовало, а через несколько лет он вообще был амнистирован. Чудо! Или... он уже тогда выполнял какие-то тайные поручения правительства.

А в 1688 году протестанты все же произвели переворот, названный «Славной революцией». Голландский принц Вильгельм Оранский стал королем Вильгельмом III. И в составе его высадившейся в Британии армии был вновь замечен Даниэль Дефо – конный и при оружии... Последующее время сам писатель характеризовал как свои «золотые дни». По его словам, он стал одним из ближайших советников нового короля, но каким образом это произошло, не рассказывал. Можно, конечно, выдвинуть конспирологическую версию, что он был двойным агентом, работавшим и на короля Якова, и на дом Оранских. Но кто теперь сможет это подтвердить...

У Джонатана юность выдалась не менее бурной, хотя в свободное жизненное плавание он, будучи младше Даниэля на семь лет, ушел гораздо позже. Перипетии в жизни Свифта тоже были связаны с английской политикой. В 1689 году Вильгельм III начал военную кампанию по подчинению Ирландии, которая признавала королем Якова. События приняли характер гражданской войны, и Джонатан предпочел уехать от греха подальше в Лондон.

Дядя его к этому времени тоже разорился, и молодому человеку надо было искать средства для жизни. В Англии ему покровительствовал дальний родственник матери, отставной дипломат сэр Уильям Темпл. В его доме Джонатан, служивший кем-то вроде секретаря, встречался со многими сильными мира сего, вплоть до самого короля Вильгельма. Там же он начал литературные опыты, и Темпл, сам обладавший отличным пером, оценил их весьма высоко.

И там Джонатан познакомился с восьмилетней сиротой – дочерью служанки Эстер Джонсон, сделавшись ее другом и наставником. Позже она станет одной из двух женщин его жизни. Второй будет Эстер Ваномри, с которой он познакомится около 1703 года. С обеими Свифт одновременно вел нежную переписку, а Эстер Джонсон даже потом поселилась в его поместье в качестве воспитанницы. Этот странный, запутанный любовный треугольник до сих пор ставит в тупик его биографов. Многие, в том числе Вальтер Скотт, полагали, что эти отношения были исключительно платоническими – из-за патологического отвращения Свифта к женщинам, проявившегося, например, в его описании великанш в «Путешествиях Гулливера». В любом случае это составляет разительный контраст с примерным семьянином и верным мужем Дефо.

Зато сходство между ними проявилось в их способности делать крутые политические развороты. Смерть Темпла в 1699 году стала для Джонатана тяжким ударом – ему снова пришлось устраивать свою жизнь. Он принял священнический сан, а в 1700 году стал пребендарием собора Святого Патрика в Дублине – то есть получил церковную должность, дающую право на содержание. Через два года он уже стал доктором богословия и тогда же написал первые сатирические памфлеты, сразу замеченные современниками. И подобно Дефо, начал заниматься политикой – сблизился с либералами-вигами.

Но в 1710 году к власти пришли их противники – консерваторы-тори во главе с виконтом Болингброком. Свифт, разочарованный в политике вигов, выступил в поддержку правительства, а с Болингброком, который сам был талантливым писателем, они подружились. Джонатану предоставили страницы проправительственного еженедельника The Examiner, где он публиковал свои памфлеты.

Надежды же Дефо на карьеру при дворе не оправдались. Так часто бывает с перебежчиками, которых использовали, но которых потом стыдятся. Вскоре его постигла и деловая катастрофа, заставляющая заподозрить, что от слишком осведомленного человека просто хотят избавиться. Он занялся производством кирпичей, заняв под этот проект крупные суммы, но неожиданно кредиторы стали требовать деньги обратно. Итог – 17 тысяч фунтов долга и банкротство. И никто из влиятельных покровителей, даже сам король, за него не заступился.

Впрочем, возможно, Вильгельм все же тайно посодействовал облегчению его участи. Во всяком случае, в долговую тюрьму Дефо тогда не посадили. Уже хорошо – на свободе он, по крайней мере, не дал погибнуть в нищете своей к тому времени уже многодетной семье. Но с этого момента его жизнь становится все более загадочной. Даже домашние часто не знали, где он и чем занимается, не имели понятия об источниках и сумме его доходов.

Впрочем, один источник известен точно. Лондонский издатель и на тот период друг Дефо Джон Дантон придумал то, что сейчас бы назвали «интерактивным изданием». Выпуск состоял из ответов на актуальные вопросы читателей: «Как мужья должны обращаться с женами?», «Можно ли королеву называть «мадам»?», «Восстанут ли чернокожие из мертвых в день Страшного суда?» и тому подобные. «Афинский Меркурий», как назвали это издание, сразу стал популярен в самых широких кругах. А писали туда лучшие британские перья, среди них – Джонатан Свифт.

Может быть, наши герои там и сталкивались лично, но вряд ли эти встречи были приятными. Как-то Свифт заочно назвал Дефо необразованным, а также «тщеславным, сентенциозным и демагогическим плутом, который положительно невыносим». В ответ Дефо выразил мнение, что Свифт – «циничная, грубая личность, фурия, публичный ругатель, негодяй, носильщик, извозчик...». Откуда растут ноги у этой неприязни – доподлинно неизвестно. Но в любом случае вряд ли между этими двумя, без преувеличения, гениями могла возникнуть дружба.

Тому было много причин. На поверхности лежит политика, в те времена еще тесно сплетенная с религией. Дефо, подобно Свифту, тоже перешел от вигов к тори, однако испытывал симпатию к своей бывшей партии – как и к единоверцам-пуританам, хоть и подвергал сомнению многие догмы их учения. Для Свифта же и виги, и тори были одинаково неприятны, хотя он сотрудничал и с теми и с другими.

Что же касается религии, перу Джонатана принадлежит памфлет «Рассуждение о неудобстве отмены христианства в Англии». Его смысл очевиден: для Свифта англиканство и было христианством, и, по его мнению, если бы иноверцам – католикам ли, пуританам ли – разрешили свободно исповедовать их учения, Англия перестала бы быть христианской страной.

Дефо тоже писал памфлеты. Его текст «Простейший способ разделаться с раскольниками» притворно обличал пуритан, но на деле высмеивал их противников. Как видим, в религиозных вопросах наши герои стояли на диаметрально противоположных позициях. Дефо выступал за свободу совести, а Свифт полагал ее бесполезной и даже вредной.

Со словом оба они работали виртуозно – но тоже по-разному. «Дефо – современник Ньютона, и если Ньютон определил законы физики, то Дефо установил законы писательства, прежде всего разработал технику, по его собственным словам, правдоподобного вранья», – писал советский литературовед Дмитрий Урнов. Даниэль одним из первых тружеников пера стал уделять самое пристальное внимание мелким деталям, создавая безупречно реалистическую картину. А вот сколько правды в его публицистике и прозе – установить сложно. Его знания были энциклопедичны, но велик был и жизненный опыт. И невозможно понять, был ли он сам, скажем, в Сибири, куда послал своего Робинзона, или просто внимательно читал отчеты путешественников.

В отличие от него, Свифт не выдавал свой вымысел за чистую монету. Однако при этом его фантастические миры подчинены строжайшему математическому расчету. Например, в мире лилипутов длина и ширина всех предметов и живых существ ровно в двенадцать раз меньше, чем в нашем, а в мире великанов – во столько же раз больше.

Но главное, что характеризует творчество Джонатана Свифта – и публицистику, и прозу, – неприязнь к человечеству. «Я всегда ненавидел все нации, профессии и всякого рода сообщества», – писал он. Правда, оговаривался, что, ненавидя общество в целом, он способен горячо любить отдельных людей, но это довольно-таки лицемерная позиция. Тем более для священника.

Дефо же был склонен любить и уважать людей. А ведь у него были причины их возненавидеть: в отличие от благополучного и всегда хорошо обедавшего ученого богослова, Дефо познал и нищету, и горе, и позор. «Тринадцать раз становился богат и снова беден», – писал он о себе. Но разорения – не самые большие из его несчастий. Упомянутый памфлет о пуританах и еще один – сатира в стихах «Чистопородный англичанин» – стоили ему в 1703 году гораздо дороже.

К тому времени его покровитель Вильгельм погиб из-за несчастного случая, и дерзкий памфлетист остался без защиты. Он скрывался, но был пойман и приговорен к тюрьме, большому штрафу и пребыванию у позорного столба. Три длинных, жарких июльских дня провел он на улицах Лондона с зажатыми в колодки головой и руками. Желающим разрешалось швырять в осужденных все, что попало, и бывало, их забивали до смерти. Однако в Дефо полетели не только камни и грязь, но и... цветы. Как видно, среди англичан было множество его почитателей.

В тюрьме он умудрился написать и каким-то образом издать поэму «Гимн позорному столбу», а также подготовить к печати сборник старых произведений, среди которых были и две его одиозные сатиры. Похоже, у него были сильные помощники... И ходатаи тоже были: главную роль в его вызволении сыграл Роберт Харли, первый граф Оксфорд, будущий госсекретарь и лорд-казначей. Сначала он добился приостановления наказания у столба, а в ноябре – освобождения Даниэля из тюрьмы.

Подробностей сделки опального писателя и государственного мужа мы не знаем, но, вероятно, правительство оплатило часть долга осужденного. За это Дефо стал информационным оружием властей. На их деньги он стал издавать газету «Обозрение», продолжив то, что делал в «Афинском Меркурии»: задавал от имени читателей вопросы и от имени газеты писал на них пространные ответы – подспудно формируя желательное для властей общественное мнение. Все как сегодня... Позже он проделывал и еще менее респектабельные вещи. Например, внедрялся в редакции оппозиционных изданий в качестве автора и постепенно приводил их контент в соответствие с интересами правительства.

Но на Харли в ту пору работал и Джонатан Свифт! Дмитрий Урнов в своем документальном романе о Даниэле Дефо рисует яркую сцену, как Харли принимает зашедшего с черного хода Дефо, дает ему различные тайные поручения как подчиненному, снисходительно шутит с ним и наконец отсылает. А через минуту ему докладывают о явившемся с парадного хода докторе Свифте, которого лорд почтительно приветствует. Еще бы – светило разума, министр без портфеля...

Однако, как ни странно, авантюрист Дефо обычно выступал на стороне охранителей-государственников, став одним из тех, кто закладывал фундамент под будущую Британскую империю, а Свифт частенько представал в роли диссидента, особенно в отношении ирландских дел. В 1713 году он стал настоятелем собора Святого Патрика в Дублине – по протекции друзей-тори, кстати. Это, помимо приличного дохода, предоставило ему политическую трибуну. И тогда англичанин и англиканский священник стал лидером национального движения ирландцев-католиков. Он написал ряд памфлетов против английской политики в отношении Ирландии – в частности, анонимные, но грозно прозвучавшие «Письма суконщика» и скандальный сатирический текст «Скромное предложение», в котором предлагалось пускать ирландских детей на мясо для англичан. Громкие выступления сатирика сделали его национальным героем Ирландии и непререкаемым авторитетом там. Однако потом он отзывался об ирландцах весьма язвительно – как, впрочем, и обо всем остальном...

Прямо против покорения Англией Ирландии он не выступал, а вот в отношении унии с Шотландией был полон скепсиса, да и вообще, кажется, был противником имперской политики. Одним из проводников который являлся Дефо: именно это было одной из главных тем его тайных бесед с лордом Харли, который в 1706 году, накануне заключения унии, отправил его с тайным поручением в Шотландию. Даниэль должен был подготовить почву для объединения ее государственной системы с английской. Он объездил всю страну под разными личинами – торговца, рыбака, священника, ученого, пользовался множеством оперативных псевдонимов. В общем, задание выполнил, а вскоре издал объемный труд «История Унии Великобритании», главной целью которого было оправдание ее необходимости.

Случались у него и подобные миссии на континенте. «Во время моих инспекционных поездок за пределы Англии я всей грудью вдыхаю аромат шпионажа», – писал он. Похоже, это дело ему нравилось... Уже в наше время было найдено его обширное письмо, написанное еще в тюрьме и адресованное Харли. По сути, это развернутый проект организации разведки и контрразведки, и, возможно, именно он стал его пропуском на свободу. К этому времени английская разведка существовала уже более двух столетий, но именно Дефо предложил принципы, которые до сих пор лежат в основе деятельности британских спецслужб.

Конечно, Свифт, как истинный джентльмен-пацифист, относился к шпионажу с отвращением. Но возможно, оно еще сильнее усугублялось неприязнью сторонника ирландской независимости к британскому «имперцу». Однако главная территория их соперничества лежала, конечно, в области литературы. Мало кто осознает, что «Путешествия Гулливера» – это полемика с «Робинзоном Крузо», романом, который Джонатан считал глупым, фальшивым и дурновкусным.

В самом деле, Свифт всю жизнь язвительно высмеивал систему представлений, при которой человек – центр и мерило мира. А Робинзон и есть именно такой человек: преодолевший свое несовершенство в скорбных обстоятельствах и строящий вокруг себя новую жизнь. Фактически он – символ истории человеческой цивилизации. Другое дело, что Робинзон нашел в себе силы на борьбу, лишь найдя в душе Бога. Странно, что священник Свифт отверг и это.

Его Гулливер – полная противоположность герою Дефо. Попадая в похожие обстоятельства, он не переосмысливает свою жизнь и не преобразовывает мир. Оставаясь при своих взглядах, он холодно наблюдает над нелепыми проявлениями человеческой натуры, периодически брезгливо морщась от запаха людей. Лилипуты, великаны и еху для него лишь ипостаси неизбывного уродства. А Бог? А Бога здесь, кажется, и нет...

Хотя, возможно, это лишь прием. Ведь Свифт же не призывал в самом деле есть ирландских младенцев, а лишь использовал полемический прием «от противного»... «Мне кажется, что «Путешествия Гулливера» – замечательная попытка вкатить нам сверхдозу отвращения, чтобы мы получили иммунитет к этой опаснейшей болезни», – много позже предполагал Курт Воннегут. Вдруг он был прав?..

Как бы там ни было, в одном «Гулливер» не сработал так, как рассчитывал автор: никто не воспринял его пародией на «Робинзона». В глазах большинства читателей оба великих романа достойны стоять – да и стоят до сих пор – на одной полке.

Неправда, что суть разногласий двух выдающихся англичан, как полагают некоторые современные исследователи, коренилась в их различном социальном происхождении. Они – в полярности их мироощущения, негативного и позитивного. При этом многие суждения каждого из них могли с таким же успехом принадлежать его противнику. Может быть, для британской культуры такой тандем из сходящихся противоположностей идеален. Свифт и Дефо – как две звезды, летевшие параллельным курсом, не соприкасаясь, вспыхивавшие не в такт и погаснувшие порознь.

В последние годы жизни Дефо, кажется, обрел покой. Свифт же четырнадцатью годами позже умер в душевном расстройстве, лишенный дара речи. «Суровое негодование уже не раздирает его сердце», – написано на его могиле рядом с могилой Эстер Джонсон в соборе Святого Патрика. Эту эпитафию он написал сам. И его соперник тоже при жизни придумал себе эпитафию: «Даниэль де Фо, джентльмен». Однако на его могильной плите написано другое: «Даниэль Дефо, автор «Робинзона Крузо».

Дата публикации: 26 февраля 2023