Лев Ландау и Петр Капица

Лет сорок назад, когда снимали фильм о Льве Ландау, журналисты попросили охарактеризовать великого ученого, тогдашнего директора Института ядерной физики Сибирского отделения АН СССР Андрея Михайловича Будкера. Ответ изумил кинематографистов: «Мне Ландау всегда казался человеком самым обыкновенным…» Насладившись их изумлением, академик продолжил: «Да, самым обыкновенным человеком. Но из цивилизации на порядок выше, чем наша». Академик Будкер и сам был из той цивилизации, которая «на порядок выше, чем наша». Иначе не объяснить «безумность» тех идей, которыми он просто фонтанировал. В его лексиконе не было слова «невозможно». Он ставил «нереальные» задачи и решал их. Чтобы сформулировать новые «нереальные» задачи. Чтобы решить и их. И так без конца.

РОЖДЕННЫЙ НА ЛИНИИ ФРОНТА

Герш Ицкович (Андреем Михайловичем он стал позднее) Будкер родился 1 мая 1918 года в селе Новая Мурафа Ямпольского уезда Подольской губернии (ныне Шаргородский район Винницкой области) в семье сельского рабочего в самый разгар Гражданской войны, буквально на линии фронта. В тот день, когда появился на свет будущий академик, бандиты во время одного из еврейских погромов убили его отца.

Воспитывала маленького Герша мать, которая вскоре после гибели мужа перебралась вместе с детьми в Винницу, к родственникам. Там прошло его детство, там он пошел в школу. Учился хорошо, знания давались ему легко. Азы наук он постигал играючи.

В 1935 году, окончив только девятый класс, Будкер попытался поступить в Московский университет, но принят не был. Как он сам вспоминал впоследствии, произошло это не по причине возраста, а из-за того, что его взгляды по одному из вопросов разошлись со взглядами преподавателя. Может быть, дело и обстояло именно так. Хотя трудно представить, как девятиклассник был вообще допущен к экзаменам. Впрочем, тогда и не такие вещи происходили.

В университет Будкер поступил в следующем году, закончив, как и полагалось, среднюю школу. Обладая отменной памятью, на лекциях ничего не записывал, все запоминал. Как и в школе, учился хорошо. Рано женился. Вскоре стал отцом.

Первую свою научную работу выполнил, еще будучи студентом. Она была посвящена теории относительности. Работа была выполнена под руководством Игоря Васильевича Тамма, тогдашнего члена-корреспондента Академии наук СССР, будущего академика, будущего лауреата Нобелевской премии по физике.

Правда, время было тогда лихое. И карьера Будкера, да и сама жизнь, могла прерваться, так и не начавшись. Зимой 1940 года на политзанятиях он вдруг заявил, что мир с фашистской Германией — дело конъюнктурное и временное. В те годы за такую вылазку «классового врага», а именно так оценил высказывание преподаватель, можно было легко загреметь в лагеря.

Но Будкеру повезло, его не арестовали и даже не выгнали из университета. Но стипендии лишили — преподаватель настоял. Пришлось студенту для заработка, чтобы прокормить жену и маленького ребенка, разгружать арбузы в столичном речном порту.

Последний государственный экзамен он сдал 23 июня 1941 года и прямо из здания университета направился в военкомат записываться добровольцем. Хотя в кармане лежала бронь, освобождавшая дефектоскописта важного оборонного предприятия от армии. Через четыре дня он надел военную форму и не снимал ее все четыре года войны.

Служил в полевой зенитной части. Именно там, на фронте, он сделал свое первое изобретение — усовершенствовал систему управления зенитным огнем. Конечно же, этого требовала боевая обстановка. Но, вероятно, помимо этого, ему было просто интересно изобретать. Будкер всю жизнь занимался только тем, что было ему интересно. Необычное он делал обыкновенным, только в таком подходе находя удовлетворение.

И великое счастье для науки, что интересы ученого так часто «совпадали» с потребностями общества и времени.

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

И вот наступил май 1945 года. Нацистская Германия была повержена. Но была еще Япония, с которой также требовалось «разобраться». Часть, в которой служил лейтенант Будкер, была переброшена на Дальний Восток. Там он и узнал о ядерной бомбардировке Хиросимы. Сообщение о том, что произошло в Японии, настолько ошеломило его, что он твердо решил войти в «атомную проблему». В 1946 году, сразу после демобилизации, Андрей Михайлович Будкер (к тому моменту Герш Ицкович уже остался в прошлом) пришел в отдел теоретической физики лаборатории № 2, знаменитой «двойки», руководимой Игорем Васильевичем Курчатовым. Сегодня это не менее знаменитый Курчатовский институт.

Это было героическое время для отечественной физики. Молодой Будкер оказался в эпицентре работ по созданию атомной бомбы. Он работал непосредственно с самим Курчатовым, с Аркадием Бейнусовичем Мигдалом, Исааком Яковлевичем Поморанчуком, Львом Андреевичем Арцимовичем и многими другими, чьи имена ныне вписаны золотыми буквами в историю отечественной науки.

Первые профессиональные работы Будкера были посвящены теории конечной уранграфитовой решетки. Затем следует серия работ по основам кинетики и регулирования атомных реакторов. Все эти работы хотя и были необходимы для создания атомной бомбы, но еще не требовали большого опыта и эрудиции. Однако инициатива и самостоятельность Будкера оказались весьма полезными.

Следующая серия его работ относится к теории циклических ускорителей. Она была выполнена в связи с сооружением гигантского по тем временам ускорителя в Дубне. Итогами этих работ стали кандидатская диссертация Будкера и Сталинская премия.

На этом закончился первый этап научной деятельности Будкера. До этого момента круг его интересов ограничивался областью известных и общепризнанных идей. Теперь же он начал высказывать свои собственные взгляды.

Это не прошло мимо цепкого взгляда Курчатова. Когда была сформулирована идея управляемой термоядерной реакции, Будкер вошел в число тех, кого Игорь Васильевич считал обязательным привлечь. С осени 1950 года Андрей Михайлович всецело занят этой работой. Вскоре он выдвинул идею «магнитных пробок» — открытых ловушек для удержания плазмы — и стал родоначальником нового направления в физике. Всех, кто занимался этой проблемой, восхитила смелость выдвинутых им идей.

Позже, когда работы по термояду рассекретили, стало известно, что американский физик Роберт Пост тоже предложил аналогичную систему удержания плазмы — одновременно с Будкером. Впоследствии ее стали называть ловушкой Будкера — Поста.

Будкер отличался нетрадиционным мышлением не только в физике. Так же независимо рассуждал он и о проблемах политических, социальных, экономических. О его взглядах на самоокупаемость науки мы еще поговорим. А вот независимость в суждениях о повседневной жизни, о власти едва не стала для него роковой.

Не исключено, что «политически неблагонадежным» он числился еще с довоенных времен. Вспомните его суждение о мирном договоре с Германией. Но были и другие «грехи», уже в конце 1940-х годов. Наивно было бы думать, что в работах по «атомному проекту», который курировал сам Берия, не нашлось тех, кто скрупулезно фиксировал все, что говорили ученые не на производственных совещаниях, а в «кулуарах». Неизвестно, что именно и где именно сказал Будкер «не так», но дело на него завели. И посадить могли, и расстрелять могли.

Спас Будкера Курчатов, сказавший, что без его идей проблему термояда решить невозможно. Андрей Михайлович часто говорил: «Я держался на одном волоске бороды Курчатова». Авторитет Игоря Васильевича был столь велик, да и Берия был не настолько глуп, чтобы не понимать значимость работ Будкера при создании термоядерной бомбы. Поэтому он и выдал в очередной раз свой «любимый» афоризм: «Пусть работает, а посадить его мы всегда успеем». Кстати, поговаривают, что после расстрела Берии, когда вскрыли его служебный сейф, среди найденных досье, помимо дел на партийных функционеров (Молотов, Маленков, Хрущев и др.), были найдены дела и на некоторых ведущих ученых-атомщиков и ученых-ракетчиков, в том числе на Курчатова, Королева, Глушко, Сахарова и Будкера.

Как бы цинично это ни звучало, но в людях Лаврентий Павлович умел разбираться. Бездарности в его сейф не попали.

После смерти Сталина и устранения Берии работать советским физикам стало легче. Уже не довлел страх перед репрессивным режимом, уже повеяло «оттепелью». Этот период для Будкера стал одним из самых плодотворных. Он с упоением работал над проблемами управляемой термоядерной реакции, защитил докторскую диссертацию.

После сообщения о работах по стабилизированному электронному пучку на Женевской конференции в 1956 году имя Будкера стало широко известным, а его идеи вызвали большой интерес среди физиков многих стран. Однако не так легко было убедить экспериментаторов и инженеров заняться осуществлением этих почти фантастических идей. Правда, в молодых энтузиастах недостатка не было, но для развития этих работ нужно было заинтересовать целый институт, а у каждого — свои задачи.

Поэтому, когда в 1957 году Курчатов предложил ему организовать в Сибири новый ядерный институт, он без колебаний согласился — оставил чистую теорию и сам возглавил группу экспериментаторов и инженеров для осуществления своих идей. Курчатову хотелось расширить масштабы работ, а Будкеру хотелось сбросить груз обветшалых традиций и стереотипов, начать большое дело вдали от столичного начальства.

«РЫЦАРИ КРУГЛОГО СТОЛА»

К новой задаче Будкер подошел как теоретик, положив в основу создания экспериментальной лаборатории свои оригинальные идеи об организации творческого научного коллектива. Такой подход при отсутствии опыта организаторской работы приводил поначалу к тому, что его действия выглядели иногда довольно неловкими, но, несмотря на это, а вернее сказать, именно благодаря этому молодой коллектив, не скованный старыми традициями, быстро развивался.

Переезд в Новосибирск сыграл важную роль в развитии института, ибо условия и атмосфера нового научного центра как нельзя лучше способствовали осуществлению оригинальных замыслов Будкера. В 1958 году он был избран членом-корреспондентом АН СССР, а в 1964 году — академиком.

Основными направлениями деятельности нового института стали термоядерные исследования и промышленные электронные ускорители. Конечно, тематика этим не ограничивалась. Но сейчас я хочу сказать не о научных экспериментах, которые ставились в Сибири, а об изобретении, которое по праву можно считать величайшим достижением Будкера.

Я имею в виду Круглый стол — инструмент, с помощью которого удалось создать один из самых необыкновенных творческих коллективов в мире, коллектив Института ядерной физики. Сама по себе идея такого органа коллективного мышления не нова. И воплотить ее в жизнь пытались многие. Но сделать ее эффективной мало кому удавалось. Чаще идея нивелировалась до обыкновенной планерки, оперативки, пятиминутки. А вот Будкеру удалось создать именно инструмент. И этому можно только завидовать.

«Рыцари Круглого стола» собирались каждый день ровно в полдень. Это были сплошь молодые люди (средний возраст сотрудников не превышал тридцати, нынешний директор института Александр Николаевич Скринский стал академиком в тридцать четыре), доброжелательные, с чувством внутренней свободы и собственного достоинства. Атмосфера за Круглым столом деловая, но не формализованная. За чашкой кофе там обсуждались самые разные вопросы: прием на работу новых сотрудников и последние открытия в науке, строительство жилья и ситуация в мире, театральные новинки и план работ на ближайшее время. И все это перемежалось остротами, анекдотами, байками.

Дискуссии шли бурно, иногда много дней подряд не могли прийти к общему мнению. Упорно, терпеливо учились думать самостоятельно, чтобы стать единомышленниками.

В кабинет директора входили без доклада, в любой момент, здесь всегда было людно, шумно, шло постоянное обсуждение. Однажды кто-то из американских гостей сказал: «Наша страна — самая демократичная в мире. Почему же самый демократичный в мире научный институт находится в Сибири?»

В 1967 году будкеровский коллектив первым в мире начал изучать взаимодействие вещества и антивещества на ускорителях со встречными пучками. Столкнуть встречные пучки — это все равно что выпустить одну стрелу с Земли, а вторую — из окрестностей какой-нибудь звезды. И стрелы встречаются — острием в острие.

Кстати, идея взаимодействия на встречных пучках стала идеологической основой адронного коллайдера. И один из первых в мире коллайдеров — ВЭПП (встречные электрон-позитронные пучки) — заработал, кстати, в Институте ядерной физики в Новосибирске. Произошло это в 1965 году. А через два года коллектив физиков, в том числе и Будкер, были удостоены Ленинской премии.

Сегодня в Европейском центре ядерных исследований работает Большой андронный коллайдер (БАК) — детище ученых десятков стран, в том числе и России. Эксперименты на нем ставят и ученики Будкера, о роли которого в появлении БАКа никогда не забывают. Недаром одна из улиц в Европейском центре ядерных исследований названа его именем.

Как утверждал физик-теоретик Яков Смородинский, Будкер создал и осуществил одну из четырех эффективных моделей творческого научного коллектива. Три другие принадлежат Бору, Капице, Курчатову.

ХОЗРАСЧЕТ ПО БУДКЕРУ

Первые эксперименты по самоокупаемости фундаментальных исследований начались в Новосибирском институте ядерной физики в 1960-е годы. До сих пор там любят вспоминать такую байку.

Приехали в Москву французские ученые. В Академии наук им посоветовали съездить в Новосибирск.

— Это к Будкеру? Ни за что не поедем! Мы его ненавидим!

— Разве вы знакомы?

— Нет. И не желаем. Достаточно того, что с ним знаком де Голль… Приходим мы к президенту просить ассигнования на научные исследования, а он в ответ: «Я недавно был в Сибири, там Будкер на науку деньги не просит, сам зарабатывает». Так и не дал…

Возможно, так было на самом деле. Возможно, иначе. Но факт остается фактом — еще в советское время, задолго до начала «рыночных отношений», в нашей стране был создан механизм, позволяющий финансировать фундаментальные научные исследования. Конечно, речь не шла о полной самоокупаемости института. И сам Будкер к этому не стремился. Но зарабатывать дополнительные деньги на строительство новых корпусов института, жилья для работников, прочей социалки он считал необходимым и возможным.

«Слова «невозможно» для него не существовало, — писала вдова академика. — Чем труднее была задача, тем больше она его увлекала. Решения, которые он находил, были оригинальными, неожиданными, простыми и эффективными. И не только в физике, но и в области человеческих отношений. Кому могло прийти в голову поручить Институту ядерной физики защищать зерно от вредителей? Искать новые способы бомбардировки раковых клеток? Работать над проблемой обеззараживания сточных вод? Никто не поручал. Будкер и его молодой коллектив взялись за это сами».

По свидетельству академика Валерия Васильевича Козлова, вице-президента Российской академии наук, Институт ядерной физики имени Будкера развивается и по сей день «благодаря тому, что они уже в советское время вписались в рыночные международные связи и отношения. По заказу в институте делали и продолжают делать уникальное оборудование в плане ускорителей. Это такие штучные и, надо сказать, дорогостоящие наукоемкие объекты. И до сих пор там производятся современные исследования мирового уровня в области элементарных частиц, строения и так далее».

Пожалуй, идея о самоокупаемости фундаментальных исследований — единственная идея Будкера, с которой автор статьи не может согласиться безоговорочно. Допускаю такую возможность, но только как частность. Чтобы добиться самоокупаемости необходимо, по крайней мере, одновременное сочетание двух факторов: наличие потребности у промышленности в таких исследованиях и руководство исследованиями личности масштаба Будкера. Во всех остальных случаях можно много говорить, строить множество схем, но результат все равно не даст того эффекта, на который рассчитывают.

Да, физика может быть на хозрасчете. Но только на «хозрасчете по Будкеру». Если дать свободу таким личностям, то они сделают экономику инновационной. Только вот такие личности на дороге не валяются.

ЧЕЛОВЕК И ЧЕЛОВЕЧИЩЕ

Кроме того, что Будкер был блистательным ученым и великолепным организатором, он был еще и обаятельным человеком. Об этом говорят все, кто с ним сталкивался. Художник Орест Верейский рассказывал: «Он поразил меня с первой встречи красочностью, сочностью натуры, юмора. Сама внешность его была необычна. Что-то вечное, точно его создал художник школы Рембрандта. С него можно было бы писать героев классических мифов. Не то пророк, не то фавн…

И юмор его был особенный, свой. В его взгляде были и мудрость, и мальчишество. Только очень хорошим людям удается сохранить в себе до седых волос ясное, незамутненное детство».

Аркадий Райкин вспоминал: «А как он смеялся! Иногда я не успевал даже договорить фразы, довести до конца мизансцену, а он уже хохотал. Он не любил задавать вопросы. И умел слушать. Слушал и смотрел по-детски жадно. И неожиданно разражался блистательной речью. Это были неожиданные интересные мысли о музыке, живописи, театре, литературе… Он был настоящим артистом».

Будкер любил театр, литературу, встречался с артистами и послами и влюблял в себя без всякого напряжения почти любую аудиторию. В свое время в научных и инженерных кругах был очень популярен сборник «Физики шутят», в котором были собраны забавные истории, связанные с величайшими учеными-физиками, их высказывания, похожие на анекдоты, карикатуры и прочее.

К сожалению, там были только переводы. Советские физики занимались тогда серьезными вещами и не попали в сборник. Хотя и наши физики умели шутить. И шутили. В том числе и Будкер. Если покопаться в воспоминаниях о нем, то можно найти немало острот, которыми он сыпал наравне с научными идеями.

О его характеристике Льва Ландау я уже упомянул. А вот еще парочка шутливых замечаний академика. Как-то некоему французскому писателю (история не сохранила его имени) он предложил ответить в романе на вопрос: «Может ли жизнь развиться из... консервов?» Воодушевленный собственной идеей, Будкер стал говорить цветисто и образно, требуя дословного перевода. Но все равно фантаст идею не поддержал — роман так и не появился. Принцип управления институтом он сформулировал так: «Если я окружу себя аппаратом, то аппарат, естественно, повернется лицом к директору и окажется, скажем так, спиной к членам ученого совета.

А если я окружу себя членами ученого совета, то аппарат, находясь снаружи первого круга, все равно повернется ко мне лицом, но теперь он невольно будет повернут лицом и к членам совета».

Герш Ицкович Будкер (сегодня его чаще называют именем, данным при рождении, а не Андреем Михайловичем, как в советские времена) прожил короткую жизнь. Умер 4 июня 1977 года в возрасте 59 лет. Похоронен на Южном кладбище в новосибирском академгородке.

Он так и не узнал, что был номинирован на Нобелевскую премию еще в 1957 году. А мы это знаем. И гордимся тем, что он был нашим современником.

Дата публикации: 22 апреля 2015