Заседание уголовного суда. Вторая половина 1890-х годов

После обеда 14 июля 1897 года Комарова сидела на ступеньках балконной лестницы и выглядывала мужа со службы — сегодня он впервые за долгое время просил не встречать его у мостика, как обычно. Время шло, а Алексея все не было. Не выдержав, женщина отправилась пешком в Полтаву (лето супруги проводили на даче за городом). Но ни в консистории, где служил ее муж, ни у знакомых его не оказалось. Кое-как переждав ночь, Комарова обратилась за помощью в консисторию. Сослуживцы немедленно отправились на поиски пропавшего, но тот словно сквозь землю провалился. Уставшие от безрезультатных поисков под палящим солнцем чиновники уже собирались расходиться, как Комаров нашелся: его труп лежал в кустах в пяти минутах ходьбы от дома, возле того самого мостика, к которому в этот день его не вышла встречать жена.

МОЛОДОЙ РЕФОРМАТОР

На место, где нашли труп, немедленно прибыли полиция, судебный врач и прокурор.

Тело секретаря лежало в кустах, лицо было посиневшим, на шее — трижды намотана английская фабричная веревка.

Вскрытие провели прямо на месте: по заключению врача Михнова, смерть наступила от удушения веревкой. Но допускалось также, что причиной мог быть паралич сердца: обнаружилось, что у Комарова были сломаны два ребра, это могло вызвать болевой шок и, как следствие, остановку сердца. Возле тела лежали сломаный зонт и разбитые очки — покойный сопротивлялся до последнего...

Новость о смерти Комарова мгновенно облетела всю Полтаву — он был в городе довольно известной личностью. Молодой чиновник Алексей Комаров появился в полтавской духовной консистории около трех лет назад. По словам современника, «это был шквал, пронесшийся над полтавской консисторией и унесший с собой множество жертв, но освеживший затхлую атмосферу этого учреждения». О Комарове вспоминали как о человеке образованном, с незаурядным умом, честном и настойчивом, на редкость прямолинейном и с просто фанатичным отношением к службе. С приходом молодого секретаря авгиевы конюшни в лице консистории начали стремительно очищаться от бездельников и взяточников — за три года его службы было уволено около сорока человек, а многие были понижены в должности. Одни Комарова уважали, другие — ненавидели, но боялись все. Попасть под горячую руку молодого секретаря (а следовательно, лишиться должности или службы) можно было даже за мелкие провинности — компромиссов и снисходжения Комаров не знал, от его тиранического отношения страдало все низшее духовенство. Иногда Комаров переходил все пределы: у одного из подчиненных, собирающегося жениться, он потребовал справку о том, что тот не болен сифилисом. Таким образом, врагов у секретаря было хоть отбавляй.

После осмотра места преступления следствие пришло к выводу, что Комаров, скорее всего, догадывался о возможном покушении — в кармане его пиджака был найден заряженый револьвер, который он в последнее время всегда носил при себе. Кроме того, были найдены «важнейшие» улики — практически осушенную бутылку водки и остатки московской колбасы. Один из полицейских увидел в этом явное доказательство того, что убийц было именно двое: ведь одному было невозможно дотянуться до водки и закуски одновременно.

Как ни парадоксально это звучит, но следствие приняло это «доказательство» во внимание и пришло к заключению, что Комарова убили не случайные люди, а тот, кто знал его распорядок дня, место жительства и маршрут, которым он обычно возвращался домой. Поджидая жертву, преступники решили подкрепиться или «хлебнуть» для смелости. Тут же, возле тела Комарова, впервые прозвучало предположение: а не Скитские ли?

ГЛАВНЫЕ ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ

Степан и Петр Скитские были типичными консисторскими служащими, особо не отличающимися служебным рвением. С приходом Комарова, как и другим чиновникам, им пришлось нелегко. В последнее время отношения Скитских и Комарова обострились — поговаривали, что братья вот-вот могли потерять работу. Степан долгое время служил столоначальником, позже казначеем.

Однако, согласно речи защитника Скитских Карабчевского, многие свидетели показали, что к обвиняемым у Комарова было на редкость снисходительное отношение. Петра, любившего заглянуть в рюмку и запить на несколько дней, он обычно просто ругал, а через год даже повысил ему жалованье, хотя время от времени и грозил увольнением.

Со старшим Скитским дела обстояли еще лучше: именно Комаров был инициатором того, чтобы Степана перевели на должность казначея. Да и ссора между Степаном Скитским и Комаровым произошла из-за несвоевременно сданного отчета, хотя сделать работу вовремя было попросту невозможно. Чиновник не скрывал своей обиды на строгое начальство и распространялся о своих бедах едва ли не каждому встречному.

К тому же Скитских едва ли не прямо обвинил епископ Илларион, который имел огромный авторитет и влияние не только в городе, но и далеко за пределами губернии. В прощальном слове над гробом Комарова владыка высказал мысль, что смерть секретаря стала местью за «строгое, но справедливое замечание».

Таким образом, подозрение сразу же пало на Скитских. В день похорон братьев арестовали, хотя никаких прямых улик против них не было.

«ЕСЛИ НЕ ОНИ, ТО КТО?»

Главный аргумент полиции против Скитских звучал примерно так: «Если не они, то кто?» При этом скандальная слава Комарова из-за вереницы увольнений правоохранителями во внимание почему-то не бралась. Хотя параллельно возникали и другие версии, но все они моментально отбрасывались, и с первых дней следствия возникло ощущение, что улики и свидетели подбираются специально «под Скитских». Например, в то время в Полтаве как раз была в разгаре Ильинская ярмарка, на которую съезжались торговцы и покупатели, а следовательно, и воры со всех концов империи, поэтому частота ограблений и преступлений в ярмарочный период стремительно возрастала, однако версию убийства с целью ограбления сразу же отбросили, хотя в протоколах и было отмечено, что из кармана убитого исчезли часы.

Народная молва, как и полагается в небольшом провинциальном городе, моментально предложила свои варианты — месть Комарову одним из сослуживцев за роман с его женой и месть неразведенной из-за покойного женщины. Хотя последний был вовсе небезосновательным: Комаров просто-таки возглавил крестовый поход против разводов. Ни для кого не было секретом, что часто супруги давали ложные показания и приводили на бракоразводные процессы фальшивых свидетелей. Если показания казались секретарю подозрительными, он самостоятельно проводил допрос, хотя это и запрещалось правилами. Но даже если все было идеально, Комаров до последнего препятствовал разводам.

К тому же принципы секретаря относительно браков разделял епископ, поэтому развязать узы Гименея в Полтаве стало решительно невозможно, за исключением очень редких случаев. Известно, что расторжение брака было постоянным источником немалого дохода для консисторских чиновников, и Полтава не была исключением. Поэтому присутствие такого принципиального противника разводов, как Комаров, была для многих, мягко говоря, невыгодным.

Так, например, было в случае с местной богачкой Тржецяк, которая решила развестись с мужем и выйти замуж за другого человека. Вся консистория была за то, чтобы признать брак недействительным, и только Комаров всячески противился и уговорил епископа выступить против развода. Развод не состоялся, к тому же Комаров почему-то задерживал документы, из-за чего Тржецяк не могла обратиться за помощью в высшие инстанции.

На первом судебном разбирательстве среди почти восьмидесяти свидетелей последним выступил некий Ливин. По его словам, в убийстве Комарова виновата… его жена. Во время службы на Сахалине его жена влюбилась в богатого немца и, бросив мужа, уехала с ним в Петербург, подав при этом прошение о расторжении брака в Полтаву. Но, несмотря на немалые деньги, розданные на взятки разным консисторским служащим, развод не состоялся все из-за того же Комарова. Поверенные жены незадолго до убийства приезжали в Полтаву, оббивали пороги консистории, не жалели денег, но по вине секретаря не могли сдвинуть дело с места.

По словам Ливина, угрожали даже ему, хотя он никаких особых препятствий для развода не создавал. Но и эти показания практически не были взяты во внимание.

ПЕРВЫЙ РАУНД

Об аресте Скитских долгое время запрещали писать в газетах; по словам известного полтавского журналиста Дмитрия Иваненко, впервые удалось опубликовать материал о Скитских аж в декабре 1897 года. Суд над братьями состоялся в марте следующего года.

За это время в Полтаве, казалось, не осталось человека, который не знал бы о братьях и Комарове. Притом общественное мнение разделилось на два лагеря — «за Скитских» и «против Скитских», но первых среди полтавчан оказалось намного больше — они были уверенны, что дело сфабриковано полицией, чтобы выслужиться перед начальством или покрыть истинного преступника. В Полтаву начали съезжаться доморощенные Шерлоки Холмсы вроде петербургского студента Михайлова, который прибыл специально, чтобы провести собственное расследование, по результатам которого позже издал брошюру, где доказывал вину братьев. Дело на протяжении пяти дней разбирала Харьковская судебная палата.

На заседаниях присутствовали толпы народа, еще больше людей окружали здание суда в ожидании новостей. Во время одного из заседаний выяснилась любопытная деталь: после ареста братьев разъединили, а через некоторое время к Петру Скитскому посадили соседа, который, обзнакомившись, предложил Петру выпить вечером, мол, у меня здесь закадычный друг служит. Петр согласился, и вечером в камере появились бутылка водки и закуска. Затем новый знакомец предложил уже изрядно захмелевшему Скитскому написать письмо старшему брату, которое передаст все тот же «друг». Таким образом, подсадив к Петру в камеру замаскированного полицейского, следователи решили получить неопровержимое доказательство вины братьев. Однако их ждал сюрприз: записка Петра имела приблизительно такое содержание: «Господин пристав Червоненко сказал мне, что ты убил Комарова. Если это так, я отрекаюсь от тебя, ты мне не брат, если нет — напиши мне что-нибудь». На вопросы судей относительно записки полиция согласилась, что такой метод дознания действительно часто применяется, в том числе и в этом случае, но сама записка к делу пришита не была и «потерялась». Наконец 21 марта после последнего заседания Скитских признали невиновными из-за отсутствия достаточного количества улик. Крики «Ура!» и «Браво!», аплодисменты пронеслись по толпе, потом расплылись по улицам и не стихали еще несколько часов — такого дореволюционная Полтава еще не видела. Но это был только первый раунд…

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ СЛЕДСТВИЯ

Однако после оправдания Скитских город не успокоился, а еще более оживился. Находились люди, которые требовали пересмотра дела. К общему знаменателю не смогли прийти даже специалисты: приглашенный в суд в качестве эксперта харьковский профессор Патенко выдвинул свою версию произошедшего в день загадочного убийства. По его мнению, Комаров умер от удушения, а веревка была намотана на шею уже после смерти — для пущей уверенности в том, что жертва теперь уж наверняка мертва, или чтобы перетащить тело с другого места к мостику.

В итоге в Сенат было подано ходатайство о возобновлении дела. Главной причиной было то, что «судьи слишком поддались эмоциональному влиянию толпы». Скитских вновь арестовали, а дело отослали на разбор в Харьков. А тем временем слава о деле Скитских перекинулась далеко за пределы губернии. Теперь на судебные заседания (хотя вход теперь был возможен только по специальным билетам) съезжались со всех концов империи. На этот разбор дела в качестве свидетеля был вновь приглашен Илларион, который не воспользовался своим правом дать показания у себя на квартире, а пришел в зал суда, более того, остался в качестве зрителя в зале. И тут, как по мановению волшебной палочки, показания некоторых священнослужителей начинают меняться: те, кто раньше был на стороне Скитских, теперь не смели сказать при таком начальстве и слова против любимчика владыки Комарова (позже это станет веским аргументом для кассации дела).

Последнее заседание длилось почти до двух часов ночи. Старший председатель судебной палаты Чернявский читает приговор, согласно которому Скитских признают виновными и приговаривают к 12 годам каторги. Петр рыдает, в зале слышны женские всхлипывания, которые в считаные секунды превращаются в массовую истерику. Толпа бросается к Скитским, которых спешно уводят.

Казалось бы, теперь страсти поутихнут — Скитских отправят на каторгу, полицейские чины получат повышение, а дело будет понемногу выветриваться из памяти горожан.

Но не тут-то было! Большая часть населения Полтавы была возмущена таким исходом: инициативные группы подают кассацию в Сенат. Решением суда приговор Харьковской палаты отменяется, назначается новое рассмотрение дела в Киевской судебной палате.

Внимание к Скитским достигло своего предела. Современник Д. Иваненко вспоминал об этом периоде: «Дело это не сходило со страниц газет, о нем говорила буквально вся Россия». К третьему суду в Полтаву съезжаются именитые акулы пера — Влас Дорошевич, который проводит блестящее журналисткое расследование (напечатанное в журнале «Россия»), Николай Ежов из «Нового времени». Кроме того, еще перед вторым разбором дела в отряд подозреваемых ввели... жену покойного Комарова.

Мол, не все так гладко было в семье Комаровых, да и вдруг «вспомнилось», что в портсигаре Комарова была найдена странная записка: «О! Будет бал!» А эксперт, чьи версии и предположения явно попахивали маразмом, тот самый харьковский профессор, и вовсе начал утвержать, что такое преступление могла совершить только ревнивая женщина (хотя в таком случае хрупкое тело Комаровой скрывало в себе настоящего терминатора — ведь, согласно этой версии, она должна была не только задушить мужа, но и перетащить его тело в кусты, находящиеся в пяти минутах ходьбы от дома).

Дошло до того, что несчастной вдове пришлось нанимать себе защитника, который выступил во время третьего разбора дела и доказал, что Комарова убить мужа никак не могла.

Нежданно-негаданно появляются новые свидетели — некая девица Бородаева, видевшая в бинокль на поляне возле своего дома двоих мужчин, «похожих» на Скитских, которые бежали по направлению от еврейского кладбища к месту убийства Комарова.

Бородаева убеждала, что, несмотря на приличное расстояние, сумела расмотреть одежду бежавших — белый мундир с блестящими на солнце пуговицами и черный пиджак — практически точное описание одежды братьев в тот день.

Но находятся и другие свидетели — отец и сын Петерсены, утверждающие, что в тот день бегали в упомянутом районе, дрессируя собаку.

Окончательно запутанные судебные исполнители решают провести экскурсию к месту убийства и попытаться восстановить события того рокового дня. Но при очной ставке девушка начинает путаться в показаниях, датах, в итоге разражается истерикой и теряет сознание. Петерсены же, несмотря на все уловки полиции, спокойно подтверждают свои свидетельства. Еще один нашедшийся свидетель Крысь подтверждает догадки защиты: Комаров догадывался о нападении.

В тот день они встретились неподалеку от злополучного мостика, Комаров попросил его постоять, пока пробегут собаки и он зайдет на мостик.

Крысь подождал пару минут, увидел Комарова на мостике и пошел дальше. Теперь защита Скитских все больше убеждается в своей версии — Комаров знал, что его ждут, и вполне возможно, что у него была назначена встреча с человеком, которого он не мог принять ни дома, ни в консистории. Пастух Ткаченко, работавший неподалеку, утверждал, что не слышал никаких подозрителных звуков, хотя бы отдаленно напоминающих человеческий крик.

Наконец-то в конце мая 1899 года состоялось последнее судебное заседание, которое полностью оправдало Скитских. На этот раз под окнами суда собралось огромное количество полтавчан и людей, приехавших в город специально ради процесса. Тысячные толпы скандировали «Ура!» и аплодировали под окнами суда, на улицах, многие даже отправились праздновать оправдание Скитских.

Измученных долгой тяжбой братьев наконец-то выпусили на волю. Больше достоверных данных об их жизни мы не имеем. Говорили, что после выхода из тюрьмы Скитские никак не могли найти себе места службы и поэтому уехали из города.

По слухам, Степан служил в акцизном ведомстве в Харькове, Петр после заключения стал еще больше пить, но вроде бы нашел себе место где-то в Умани. Хотя известный журналист Ежов писал, что Степан укатил далеко за границу, едва ли не в Америку, а Петр вскоре умер из-за алколголизма.

Все, кто имел хоть какое-то отношение к делу, прославились на всю империю, по материалам расследоввания и суда издали не один десяток книг и брошюр, из которых только единицы «дожили» до наших дней. Но в жизни всех этих людей загадочный процесс оставил свой отпечаток. Согласно воспоминаниям современников, карьера адвокатов Скитских стремительно пошла в гору, а Зеленский, который защищал братьев с первого дня процесса, перед смертью просил, чтобы ему в гроб положили письмо с благодарностью от братьев за спасенные судьбы.

Могила Комарова, похороненого на почетном месте в ограде Полтавского Крестовоздвиженского монастыря, по-прежнему утопала в цветах, но убийца его так и остался ненайденым...

Дата публикации: 11 декабря 2020