Слева направо: Анастас Микоян, Иосиф Сталин и Серго Орджоникидзе

По сравнению с предыдущими партийными форумами XI съезд РКП(б) выглядел, пожалуй, самым спокойным и бесконфликтным. Политика НЭПа дала первые положительные плоды, и большевистские лидеры пытались понять, как лучше двигаться прежним путем, не оказавшись при этом в объятиях капитализма. Лидеры оппозиционных групп временно притихли, что же касается других политических сил, то про них высказался руководитель профсоюзов Михаил Томский: «Нас упрекают за границей, что у нас режим одной партии. Это неверно. У нас много партий. Но в отличие от заграницы у нас одна партия у власти, а остальные в тюрьме». Зал взорвался бурными аплодисментами.

«Отправить в санаторию…»

Межсъездовский период с марта 1921-го до марта 1922-го не был совсем уж мирным. В мае 1921 года белогвардейские отряды генерала Романа Унгерна вторглись в объявившую о своей независимости от Китая Внешнюю Монголию. Темпераментный остзейский барон мнил себя кем-то вроде нового Чингисхана, рассчитывая объединить под своей рукой народы Востока, чтобы затем спасти от «большевистской заразы» Россию и Европу.

Хватило его ненадолго. Уже в августе барона разбили, пленили и расстреляли. Красная армия установила в Монголии и Туве просоветские режимы, лидеры которых выразили готовность вести свои народы прямиком из феодализма в светлое коммунистическое будущее.

В Сибири и на Дальнем Востоке появилось буферное образование — Дальневосточная республика (ДВР) — ограждавшая советскую Россию от все еще удерживаемого белыми и частично оккупированного японцами Приморья. В сентябре 1921 года Земская рать генерала Михаила Дитерихса развернула наступление на Хабаровск, была отбита и перешла в глухую оборону.

Вектор внешней политики Кремля сместился из Европы в Азию. В мутной воде китайских междоусобиц российские большевики сделали ставку на двух хищных рыбок — националистическую партию Гоминьдан и местных коммунистов. Установив же контроль над бывшей Поднебесной империей, можно было претендовать и на революцию в общеазиатском масштабе.

В Европе брожение, напротив, затихло, так что большевистские лидеры решили изменить курс и добиваться дипломатического признания со стороны великих держав Запада. Пробным шаром здесь должна была стать Генуэзская конференция, на которую пригласили и представителей РСФСР, чтобы высказать им массу претензий и одновременно нащупать какие-то точки соприкосновения.

Для ведения предварительных переговоров в Геную командировали наркома иностранных дел Николая Чичерина. 23 января 1922 года Ленин писал членам политбюро: «Я сейчас получил два письма от Чичерина. Он ставит вопрос о том, не следует ли за приличную компенсацию согласиться на маленькие изменения нашей конституции, именно представительство паразитических элементов в Советах. Сделать это в угоду американцам. Это предложение Чичерина показывает, по-моему, что его надо немедленно отправить в санаторию…» Делиться монополией на власть большевистское руководство ни с кем не собиралось и в этом отношении демонстрировало редкую монолитность.

«Он умеет готовить только острые блюда…»

В остальных вопросах монолитности не было, но не было и острого противостояния. Положение Ленина как лидера и арбитра никем не подвергалось сомнению. Что же касается соперничества между его ближайшими соратниками, то здесь не явная пока линия фронта проходила между Троцким и триумвиратом Зиновьева, Каменева и Сталина.

В стране и в мире Троцкий как лидер революции был известен не меньше, чем Ленин. Зиновьев и Каменев также считались знаковыми фигурами. А вот политический вес Сталина объяснялся другими факторами.

В годы Гражданской он вел себя как добросовестный исполнитель велений ЦК партии, однако при наличии в ЦК разных мнений всегда ориентировался именно на Ленина. С порученными заданиями обычно справлялся вполне успешно. Стратегически важный Царицын держался почти год (с весны 1918-го до весны 1919-го) и пал, когда Сталин его покинул. Из Царицына он уехал, чтобы выправить положение в Петрограде, где смог успешно подавить мятеж на форте Красная Горка. Вполне достойным можно считать его вклад в разгром Деникина, вина же за неудачу в Польской войне в гораздо большей степени лежала на командующих фронтами — Александре Егорове и Михаиле Тухачевском.

Вероятно, именно за исполнительность, но, возможно, и видя в нем серьезный потенциал Ленин ценил Сталина, интересовался его здоровьем, а один раз даже полушутя предложил жениться на своей сестре Марии Ильиничне Ульяновой. Коба, надо полагать, был весьма рад, что имел благовидный предлог отказаться от брака со старой девой. К тому времени он уже был женат на 20-летней Надежде Аллилуевой.

Подобно другим большевистским вождям, Сталин возглавлял несколько разных структур, но больше всего налегал на работу в высшем партийном ареопаге — политбюро, а также в оргбюро, ведавшем внутрипартийными вопросами и распределением кадров.

Именно через оргбюро ему и удавалось рулить партийным аппаратом, выдвигая не только на второстепенные, но и на достаточно важные должности своих ставленников.

Постепенно вокруг Сталина сгруппировалась собственная команда сравнительно молодых деятелей, таких как Вячеслав Молотов, Сергей Киров, Лазарь Каганович, Валериан Куйбышев, Серго Орджоникидзе, Анастас Микоян.

В начале 1920-х годов этот процесс только начинался, Ленина он не беспокоил. Гораздо больше вождя партии волновал процесс бюрократизации партийных структур, появление у советских начальников того, что он называл «комчванством» (коммунистическим чванством), а главное — видимая неэффективность бюрократического аппарата.

Еще недавно являясь лидером маленькой, почти маргинальной партии, Ленин привык, что, добившись принятия нужного ему решения, он уже без особого труда претворял его в жизнь. Теперь же в качестве главы государства более трудным обычно оказывалось именно материализовать конкретные постановления, вязнувшие в бюрократической трясине.

Не исключено, что в такой бюрократизации была своя польза, поскольку слишком многие ленинские инициативы противоречили здравому смыслу. Но Ильича такое положение сильно раздражало.

Для усмирения бюрократии в феврале 1920 года он придумал новую структуру, именовавшуюся Наркоматом рабоче-крестьянской инспекции или Рабкрином. Выходцам из рабочих и крестьян предстояло проводить финансовые ревизии в различных управленческих структурах, выполняя функции современной Счетной палаты. Возможно, если бы Ленин получше знал историю Петра Великого, то обратил бы внимание, что царь-реформатор создал нечто подобное — службу фискалов, распущенную после того, как обер-фискал Алексей Нестеров был казнен по обвинению в коррупции.

Ильич, впрочем, историю знал поверхностно, да и вообще был поглощен современным моментом. И во главе Рабкрина он поставил именно Сталина, заметив, что этот товарищ «может готовить только острые блюда» и, надо полагать, оторвет головы бюрократам.

Однако Сталин никому отрывать головы не спешил и вообще рассматривал Рабкрин не столько как карающий меч, сколько как полезный инструмент в установлении собственного контроля над бюрократией. В общем, Ленина Коба начал разочаровывать, хотя явного конфликта между ними еще не было.

Последнее выступление

XI съезд проходил в Москве с 27 марта по 2 апреля 1922 года. В нем участвовало 522 делегата с решающим и 165 с совещательным голосом. Рассказывает секретарь заведующего орготдела ЦК Лазаря Кагановича Борис Бажанов (1900–1982): «Я, как и многие другие молодые сотрудники орготдела, был направлен для технической работы в помощь секретариату съезда. При съезде образуется ряд комиссий — мандатная, редакционная и т. д. Их образуют старые партийные бороды — члены ЦК и видные работники с мест, но работу выполняют молодые сотрудники аппарата ЦК. В частности, в редакционной комиссии, куда меня послали, работа идет так.

Оратор выступает на съезде. Стенографистка записывает его речь и, расшифровывая стенограмму, диктует машинистке. Этот первый текст полон ошибок и искажений: стенографистка многое не поняла, многое не расслышала, кое-что не успела записать. Но к каждому оратору прикомандирован сотрудник редакционной комиссии, который обязан внимательно прослушать речь. Он и производит первую правку, приводя текст в почти окончательный вид. Потом оратору остается сделать только незначительные добавочные исправления, и таким образом его время чрезвычайно сберегается. На съезде политический отчет ЦК делал (последний раз) Ленин.

Встал вопрос: кому из сотрудников поручить эту работу — слушать и править. Каганович сказал: «Товарищу Бажанову; он это сделает превосходно». Так и было решено.

Трибуна съезда возвышалась метра на полтора над полом зала. На трибуне президиум съезда. Справа (если стоять лицом к залу) у края трибуны пюпитр, за которым стоит оратор; на пюпитре его подсобные бумажки: в ранней советской практике доклады никогда не писались заранее, они импровизировались; самое большее, докладчик имел на бумажке краткий план и некоторые цифры и цитаты. Перед пюпитром спускается в зал лестничка: по ней подымаются на трибуну и спускаются в зал ораторы. Так как во время доклада Ленина никто не должен подыматься на трибуну, я сел вверху лестницы в метре от Ленина — так я уверен, что все буду хорошо слышать.

Во время ленинского доклада придворный фотограф (кажется, Оцуп) делает снимки. Ленин терпеть не может, чтобы его снимали для кино во время выступлений, — это ему мешает и нарушает нить мыслей. Он едва соглашается на две неизбежные официальные фотографии. Фотограф снимает его слева — тогда в глубине в некотором тумане виден президиум; потом снимает справа — виден только Ленин и за ним угол зала. Но на обоих снимках перед Лениным — я.

Эти фото часто печатались в газетах: «Владимир Ильич выступает последний раз на съезде партии», «Одно из последних публичных выступлений т. Ленина». До 1928 года я фигурировал всегда вместе с Лениным. В 1928 году я бежал за границу. Добравшись до Парижа, я начал читать советские газеты. Скоро я увидел не то в «Правде», не то в «Известиях» знакомую фотографию: Владимир Ильич делает последний политический доклад на съезде партии. Но меня на фотографии не было. Видимо, Сталин распорядился, чтобы я из фотографии исчез».

Бажанов действительно делал успешную аппаратную карьеру, а бежав на Запад, опубликовал сенсационную книгу «Записки секретаря Сталина», в которой поведал массу интересных подробностей, о кипевших в 1922–1928 годах внутри политбюро интригах.

Однако, помимо выступления Ленина, XI съезд ему ничем не запомнился именно по причине своей видимой бесконфликтности. Да и выступление Ильича запомнилось только потому, что оно было последним.

В нем лидер большевиков пытался подвести некие промежуточные итоги НЭПа, говоря о необходимости завершить отступление перед частными собственниками, благо это отступление заставило крестьян смириться с «диктатурой пролетариата». Правда, вместо «диктатуры пролетариата» теперь говорилось о «смычке» крестьян и рабочих.

Смысл отступления, по Ленину, заключался в том, чтобы установить, до какой степени «капитализм» вообще может уживаться с советской властью. Теперь следовало загонять капиталистические элементы в угол, или, если угодно, выдавливать «частнособственнические инстинкты» из крестьян, приучая их к кооперативным и коллективным формам хозяйства. И здесь, в этом мирном соперничестве, советская власть должна переиграть капиталистов, научившись лучше управлять экономикой, лучше строить, лучше торговать. Для начала же коммунистам следует избавиться от «зазнайства, замазывания ошибок и недостатков». В общем, вполне дельное и позитивное было выступление.

Съездовская текучка

После Ленина отчетный доклад оргбюро зачитал Вячеслав Молотов, которого Ильич за усидчивость в работе называл «каменой задницей». «Совесть партии» Арон Сольц, как водится, в очередной раз поведал о нарушителях партийной дисциплины и всякого рода «примазавшихся». Руководитель Коминтерна Зиновьев разъяснил перспективы мировой революции, сделав особый акцент на делах восточных. Лев Троцкий доложил о проводившейся в Красной армии реорганизации.

В плане долгосрочных экономических последствий особенно важным был доклад заместителя наркома финансов Григория Яковлевича Сокольникова (1888–1939).

Фактически возглавляя ведомство (вместо работающего по совместительству послом и постоянно находившегося в Берлине Николая Крестинского), он предложил схему масштабной финансовой реформы. На первом этапе были проведены две деноминации, когда находившиеся в обращении денежные знаки (царские 1905–1917 годов, керенки, а также советские государственные кредитные билеты образца 1918 года) обменивались на новые советские рубли из расчета 10 тысяч к одному.

Съезд дал Крестинскому добро на проведение второго этапа — восстановления твердого золотого обеспечения. С ноября 1922 года началось печатание новых советских червонцев.

Помимо традиционных резолюций по основным докладам отдельные резолюции принимались по работе в деревне, печати и пропаганде, по комсомолу, работе среди крестьян и крестьянок.

На международной арене мировую революцию решили не форсировать, выступив за то, чтобы коммунисты при необходимости выступали «единым фронтом» с социалистическими и даже мелкобуржуазными партиями.

Относительно недавно проведенной «чистки партии» съезд постановил одобрить ее итоги и максимально затруднить процесс вступление в ряды большевиков «нечисто пролетарских элементов» (хотя пролетариев в высшем руководстве можно было пересчитать по пальцам).

Поскольку год назад самые большие копья ломались в ходе дискуссии о профсоюзах, вернулись к ней и на XI съезде, правда только на последнем закрытом заседании. «Порка» была устроена деятелям «рабочей оппозиции» (Александр Шляпников, Александра Коллонтай, Александр Мясников и др.), не желавшим отказываться от тезиса о ведущей роли профсоюзов в хозяйственной жизни и попытавшихся вынести этот вопрос на обсуждение в исполкоме Коминтерна. Трех лидеров просто отругали, нескольких деятелей помельче вообще исключили за нарушение партийной дисциплины. Однако самое важное событие произошло на следующий день после закрытия съезда.

Устав — оружие партаппарата

3 апреля 1922 года состоялся пленум новоизбранного Центрального комитета, включавшего 27 полноправных членов и 19 кандидатов. Из своей среды они выбрали семерых членов и трех кандидатов в члены политбюро, оргбюро из семи человек, а также секретариат из троих человек.

Новация заключалась в том, что если раньше все секретари ЦК считались равными, то теперь один из них именовался главным или генеральным. И должность эту занял Иосиф Сталин. Учитывая, что одновременно он являлся членом политбюро и оргбюро, ему удалось занять исключительное положение, дававшее возможность осуществлять руководство партийным аппаратом. Благо двумя другими секретарями стали его верные соратники Молотов и Куйбышев.

Сталин тут же решил закрепить свое положение, выступив как автор нового устава партии. Предыдущий был принят еще в 1903 году и, конечно, изрядно устарел, а проект нового был набросан уже упоминавшимся Борисом Бажановым, который утверждает, что ему же принадлежит и сама идея создания подобного документа.

Сначала проект устава Бажанов представил Кагановичу, который и отвел к Сталину юное дарование. «После ритуальных вопросов — сколько мне лет, знаю ли я, что было в 1903 году, и после формулировки причин, по которым я полагаю, что устав надо переделать, — было опять приступлено к чтению и обсуждению проекта.

Рано или поздно пришел вопрос Сталина: «И это вы сами написали?» Но в этот раз за ним последовал и другой: «Представляете ли вы себе, какую эволюцию работы партии и ее жизни определяет ваш текст?» — и мой ответ, что очень хорошо представляю и формулирую эту эволюцию так-то и так-то. Дело было в том, что мой устав был важным орудием для партийного аппарата в деле завоевания им власти. Сталин это понимал. Я тоже.

Конец был своеобразным. Сталин подошел к вертушке. «Владимир Ильич? Сталин. Владимир Ильич, МЫ ЗДЕСЬ В ЦК пришли к убеждению, что устав партии устарел и не отвечает новым условиям работы партии. Старый — партия в подполье, теперь партия у власти и т. д.». Владимир Ильич, видимо, по телефону соглашается. «Так вот, — говорит Сталин, — думая об этом, МЫ разработали проект нового устава партии, который и хотим предложить». Ленин соглашается и говорит, что надо внести этот вопрос на ближайшее заседание политбюро.

Политбюро в целом согласилось и передало вопрос на предварительную разработку в оргбюро. 19 мая 1922 года оргбюро выделило «Комиссию по пересмотру устава».

С уставом пришлось возиться месяца два. Проект был разослан в местные организации с запросом их мнений, а в начале августа была созвана Всероссийская партийная конференция для принятия нового устава. Конференция длилась три-четыре дня. Молотов докладывал проект, делегаты высказывались. В конце концов была избрана окончательная редакционная комиссия под председательством того же Молотова, в которую вошли и Каганович, и некоторые руководители местных организаций, как, например, Микоян (он был в это время секретарем Юго-Восточного бюро ЦК), и я как член и секретарь комиссии. Отредактировали, и конференция новый устав окончательно утвердила (впрочем, формально его еще после этого утвердил и ЦК)».

Так Сталиным был сделан еще один важный шаг к власти. Но настоящая борьба за нее развернется после того, как с политической арены сойдет Ленин. А уход его будет долгим и трудным.

Подробнее о событиях, приведших к Октябрьской революции см. книгу «1917 год. Очерки. Фотографии. Документы»

Дата публикации: 30 апреля 2017