Устюрт — пустыня и одноимённое плато на западе Средней Азии

В дни отдаленной уже молодости я оказался в качестве начинающего специалиста по строительству линий электропередач в одном из наиболее глубинных районов Средней Азии — Каракалпакской автономной республике. Во всякой глубинке существует своя глубинка. В Каракалпакии она называется плато Устюрт, ландшафт которого — готовая декорация для киносъемок фантастического фильма о безжизненной планете с подходящим названием Солончаковая Пустошь. Здесь нет ни одной реки, ни ручейка, ни какого-либо природного источника воды. Нет здесь и оазисов, подобных тем, которые встречаются в самых безводных пустынях.

Устюрт — тоже пустыня, только не песчаная, а гипсовая — с огромными проплешинами такыров и солончаков, пустыня, еще менее приспособленная для жизни, чем соседние пески Каракумы и Кызылкум, которые путник, пересекший Устюрт, вправе назвать цветущим садом.

Как раз в тот период через Устюрт заканчивали прокладку железной дороги Кунград — Бейнеу, дававшей более короткий выход из глубинных районов Средней Азии в европейскую часть единой тогда страны. Инфраструктура устюртского участка железнодорожной магистрали требовала устойчивого электроснабжения, которое должна была обеспечить ЛЭП напряжением 35 киловольт. Вот на строительство этой электротрассы (с самого нулевого цикла) мне и довелось угодить. Здесь, на этом огромном гипсово-глиняном столе, созданном могучими силами природы, и произошел загадочный случай, о котором пойдет речь.

Наш маленький лагерь разместился на разъезде Ак-Чалак. Здесь уже имелась «резиденция» начальника будущей станции, а фактически — путевого обходчика. Это был щупленький, но довольно бойкий русский старик, который даже в самый неистовый зной с подчеркнутой гордостью носил черную железнодорожную форму и фуражку с путевой эмблемой. Другим обитателем этой самой глухой из когда-либо виденных мною «станций» была жена «начальника» — крупная, рыхлая и весьма добродушная старуха, щеголявшая в синем домашнем халате и тапочках на босу ногу.

Рядом со своим жилищем — сборным щитовым домиком — они соорудили два-три сарайчика из шифера и тарных досок, где развели кур и овец. На подоконнике их домика росли в горшках какие-то цветы. Полагаю, эти цветы, эти куры и овцы были единственными представителями одомашненной флоры и фауны на десятки и десятки километров вокруг. Порой, поглядывая на эту пару, более естественную для российской провинции, я думал о тех неисповедимых путях, которые ведут человека по жизни вопреки его мечтам и надеждам. А еще передо мной был потрясающий пример выживаемости русского человека в самых неподходящих для себя условиях.

Впрочем, воды здесь было вдоволь. На запасных путях стояла цистерна, которую заменяли раз в месяц. Вода считалась питьевой, но сильно отдавала горечью, которая отчасти улетучивалась после длительного кипячения. Зато принимать душ можно было без оглядки на экономию драгоценной в этих краях влаги.

Раз в неделю со стороны Кунграда локомотив прикатывал вагон-магазин, весь ассортимент которого состоял из хлеба, консервов, макарон, круп, сахара, соли и сигарет. Чтобы не смущать покой «начальника станции», свой лагерь мы разместили по другую сторону железнодорожных путей. Впрочем, «лагерь» — сильное слово. Вся бригада насчитывала семь человек. Восьмым был я — молодой мастер. Мы свободно размещались в двух вагончиках на колесах. Был еще третий вагончик, который считался складом. Его двери всегда были окрытыми. Воровать здесь было попросту некому.

Ближайший «населенный пункт» находился от нас на расстоянии примерно тридцати километров. По меркам Устюрта, это было действительно бойкое место. Там базировался студенческий строительный отряд из крупного ленинградского вуза. Примерно две-три сотни парней и девчонок. Они устраняли какие-то мелкие недоделки на железнодорожной колее, все еще не пущенной в эксплуатацию. На Востоке местные жители предохраняются от теплового удара, как известно, нося ватные халаты и каракулевые шапки. Ленинградских студентов, похоже, тепловой удар не пугал. Напротив, их привлекала возможность загореть до черноты. Блондинки из северной столицы щеголяли в бикини, узковатых даже по сегодняшним меркам. Коэффициент площади загара определенно приближался к ста процентам. Надо ли говорить, что все без исключения наши шоферы, все эти усатые восточные джигиты, вывозившие на трассу детали опор и металлоконструкций, в обязательном порядке сворачивали в студенческий лагерь, имея целый набор предлогов (попросить воды, спичек, йода, чтобы замазать царапину на пальце и т. д.)? Некоторые устраивали там же мелкий ремонт, стремясь хоть как-то продлить миг очарования…

Но, миновав студенческий лагерь, колея уводила от железной дороги, и теперь до самого Кунграда не было ничего, кроме однообразного, слегка всхолмленного пейзажа. И так — на протяжении трех часов езды. Впрочем, опытный шоферский глаз различал ориентиры и в этом кажущемся однообразии: холм особой формы, шест с выцветшей тряпкой на макушке, ржавая кабина, лысая покрышка… За пару десятков километров до Кунграда в зоне прямой видимости оказывалась ретрансляционная вышка, установленная на краю города, у самой границы Устюрта. С наступлением темноты на ее макушке зажигались красные габаритные огни, не заметить которые было невозможно. Впрочем, даже бывалые водители ночью через Устюрт старались не ездить.

За три месяца моего пребывания на Устюрте лишь однажды мимо нашего лагеря гордо прошествовали нежданные странники. Это была семейная пара кочевников, явившихся откуда-то из глубин Устюрта и направлявшихся неведомо куда. Впереди размеренно шагал поджарый старик в пропыленном ватном халате и в высокой бараньей шапке, такой древний, что его загоревшее до черноты лицо казалось состоявшим из одних морщин. Он ступал с той неторопливой легкостью, какая отличает людей, привыкших ежедневно покрывать пешком многие километры. На поводу кочевник вел навьюченного двугорбого верблюда. На втором верблюде величественно восседала полная женщина средних лет в длинном темном платье, в черном, расшитом серебряными узорами бархатном жакете и в коричневых ичигах — легких брезентовых сапожках. Ее волосы были повязаны большим цветастым платком, но широкое круглое лицо, не такое смуглое, как у старика, оставалось открытым, — у кочевников женщины никогда не носили чадру. Надо полагать, старик взял ее в жены еще девочкой. Замыкал шествие третий верблюд, который нес на себе весьма объемистый груз. Механизатор нашей буровой установки Султанмурат сказал, что это сложенная юрта.

Верблюды ступали след в след, хотя вокруг была необъятная ширь.

Кочевники так и не свернули к нашему лагерю, будто и не заметили нас вовсе. Молча прошествовали в некотором отдалении, бесстрастно пересекли линию железной дороги, как некое досадное препятствие, и вскоре исчезли за холмом.

…Неделя шла за неделей, и постепенно я втягивался в свою инженерную работу, привыкал к непредсказуемым почвам безжизненного плато.

По вечерам, когда после позднего ужина мы пили зеленый чай за столом, установленным рядом с рельсами, из глубины Устюрта доносился странный вой, звучавший, казалось бы, в разных точках.

– Что это? — спросил я, услыхав его впервые.

– Шакалы воют, — ответил наш крановщик Яша Павлов.

– На Устюрте нет шакалов, — проворчал бригадир, сердитый татарин Ильяс Загидуллин. — Здесь вообще не выдерживает ни одно живое существо. Даже змеи. Одни мы тут торчим.

– Это воют души тех, кто попал в Город Мертвых, — сказал вдруг стропальщик Жакслык — самый молодой из нас. Он да еще степенный Султанмурат были в бригаде единственными представителями коренного населения, чьи предки жили в этих краях испокон веков.

Едва парнишка произнес эту фразу, как Султанмурат бросил ему что-то резкое на местном наречии.

Жакслык покраснел.

– Что такое Город Мертвых? — спросил я, поочередно обращаясь к ним.

– Глупые сказки! — отрезал Султанмурат.

Более на эту тему разговора никогда не возникало.

Но само название — Город Мертвых — прочно легло в мою память.

Был привычный уже знойный день, когда верткий синий самосвал примчал на Устюрт из Тахиаташской конторы бухгалтершу Валю с ее кожаной сумкой, где находилась наша зарплата. Да-да, зарплату в те времена привозили непосредственно на объект, где бы тот ни размещался.

Едва самосвал затормозил, как Валя высунулась из окошка и закричала мне:

– Ну, что же вы стоите?! Собирайтесь! Вас срочно вызывают в Ташкент!

Среди бескрайних такыров и пропитанного глинистой пылью жаркого воздуха это звучало сладкой музыкой.

– Собирайтесь! — заметно нервничая, повторила Валя. — Сейчас раздам зарплату, и тут же едем обратно! Иначе я опоздаю на самолет! У меня отпуск!

Я догадывался о причинах своего срочного отзыва. Меня должны были перебросить на другой объект. Я уже давно ждал этого известия. И все же уезжать вот так, в спешке, было невозможно. Я должен был передать бригадиру проектную документацию, объяснить, как вести отчетность…

Но и Валю нужно было понять.

Ситуация разрядилась наилучшим образом через пять минут, когда на трассу прибыл второй автомобиль из Тахиаташа. Водитель Джура Ашуров привез уголки для траверс. В отличие от Вали, он никуда не спешил. Напротив, объявил, что должен заняться ремонтом.

Счастливая Валя умчалась без задержки, Джура же достал домкрат.

…Когда тронулись в дорогу, солнце уже начало клониться к горизонту. Но Ашуров был опытный водитель. На Устюрте он работал и раньше — еще во времена строительства газопровода Бухара — Центр. На пути до Кунграда ему была знакома каждая кочка. Это был восточный мужчина цветущего возраста с черными смеющимися глазами, усиками щеточкой и большим разбойничьим носом. При этом его нрав был самый жизнерадостный и миролюбивый. Он постоянно острил, балагурил, рассказывал какие-то невероятные истории и сам же громко смеялся первым. Я никогда не видел его в унылом настроении. Какое-то время мы ехали вдоль железной дороги. Когда впереди показался студенческий лагерь с фигурками девушек в бикини, у моего Ашурова разгорелись глаза:

– Слушай, мастер, у меня заноза, а там есть хороший доктор. Давай заскочим, а?

Только теперь я понял, почему этот плут так долго собирался в дорогу. Он рассчитывал подъехать к студенческому лагерю в тот момент, когда девушки возвращаются с работы.

Что ж, Ашурова избавили от занозы — настоящей или мнимой. Вдобавок нас напоили ледяным компотом из холодильника, угостили пирожками с рисом. Не обошлось и без светской беседы.

К тому моменту, когда мы продолжили путь, над плато уже догорала последняя полоска вечерней зари. Стало ясно, что Кунграда мы достигнем в полной темноте. Впрочем, ни водителя, ни меня эта перспектива ничуть не тревожила.

Ашуров долго еще цокал языком, восхищаясь смелостью северных девушек, которые не боятся ходить перед парнями почти без одежды. Похоже, эта картина никак не отпускала его разыгравшееся воображение.

Но постепенно внимание водителя переключилось на дорогу.

Несмотря на то, что поверхность плато большей частью представляла собой каменистую плиту, мало отличавшуюся от асфальта, здесь встречались и весьма опасные для автомобильных шин участки.

Главным врагом местных водителей был пухляк.

Знаете, что такое пухляк?

Если тяжелый грузовик начнет пробуксовывать на такыре, то верхняя плотная корка и лежащий под ней рыхлый слой почвы быстро превратятся в мельчайшую невесомую пыль, которая в руке течет как вода. В массе такой пыли колесу не за что зацепиться, оно прокручивается вхолостую, лишь оседая еще глубже. В результате образуется своеобразное пыльное озерцо, из которого выбраться гораздо труднее, чем из самого топкого болота. Все местные водители знают это, и каждый стремится объехать опасное место по все более крутой дуге, отчего пухляк расползается иногда на сотни метров, подобно злокачественной природной опухоли. Бывает, перед иным пухляком колея ветвится на десятки рукавов, а после снова сходится в две ниточки. Только не зевай!

Впрочем, прозевать пухляк трудно — он виден издалека. Но опасность в том, что сегодня пухляк может оказаться там, где вчера на него не было и намека. Иной раз водителя может подвести именно его опытность. Полагаясь на знакомый участок дороги, он смело гонит вперед и вдруг увязает в пухляке.

Существует немало страшных историй о водителях, застрявших в коварном пухляке в глубине Устюрта, в стороне от «караванных» путей. Своими силами выбраться из глубокого пухляка невозможно, и если вовремя не подоспеет помощь, то дорожная неприятность может обернуться очень большой бедой, особенно, если с собой нет запасов воды и пищи…

…Мы отъехали совсем недалеко от железной дороги, когда перед нами оказался довольно обширный пухляк.

– Днем я здесь едва не застрял! — пожаловался Ашуров. — Нехорошее место! Лучше объехать его покруче!

Пухляк простирался далеко и охватывал подножие соседнего холма.

Объезжая «нехорошее место», мы свернули за этот холм, вправо от которого уходила хорошо накатанная колея. По ней мы и помчались. Внезапно колея раздвоилась. Мне казалось, что нам следует брать левее, но Ашуров повернул вправо.

– Объедем пухляк с запасом, — объяснил он. — Пусть будет чуть дальше, зато надежнее.

Я пожал плечами, демонстрируя, что всецело доверяю его шоферскому мастерству.

Вскоре мы опять оказались на такырах и погнали дальше на полной скорости. Устюртские такыры — совершенно голые, они абсолютно лишены травы, даже из трещин не пробивается никакой растительности. Ашуров, не прекращавший балагурить ни на миг, стал теперь напевать какие-то местные частушки с повторяющимся рефреном, который он выкрикивал во весь голос:

– Ха-хой, бола!

Энергия жизни так и клокотала в нем.

Через какое-то время я задремал, причем основательно.

…Когда снова открыл глаза, вокруг царила южная ночь. Свет фар вырывал из плотного мрака однообразную поверхность. Мой спутник молчал.

Я поискал глазами красные огни кунградской вышки, но не нашел их и решил, что еще рано. Однако, взглянув на часы, удивился. Оказалось, что с момента выезда из студенческого лагеря прошло уже более полутора часов.

Я посмотрел на Ашурова и поразился произошедшей с ним перемене. Таким встревоженным я его еще не видел. На его напряженном лице не было и признаков беспечности. Он смотрел вдаль с какой-то обреченностью, так не свойственной его живой натуре… Наклонившись вперед и судорожно вцепившись в руль, он всматривался в ночь с мистическим страхом, будто ожидал появления из темноты каких-то ужасных призраков.

Неужели мы заблудились, мелькнула мысль, не вызвавшая, впрочем, никакой тревоги. Я знал, что в этом уголке плато заблудиться попросту невозможно. Под колеса летела хорошо накатанная колея. А все колеи тут вели в одно место — к единственному выезду с плато перед Кунградом. Город начинался сразу же за спуском. А где-то не так уж далеко за нашими спинами огромной дугой проходили ветки газопровода и линия железной дороги. Разумеется, площадь этого сектора была немаленькой, но опасность заплутать в нем, повторюсь, исключалась полностью. Вдобавок бензина у нас было под завязку. Была и питьевая вода. Однако же странно, что до сих пор не появились огни кунградской вышки…

Впрочем, нет, вот впереди проблеснули две красные точки. Только были они почему-то не в небе, а… на уровне плато. Нет, это, конечно же, не вышка. Очевидно, какой-то другой, тоже запоздалый шофер держит курс на Кунград и мы видим задние огни его грузовика, подумалось мне.

– Джура! — окликнул я спутника. — Что случилось? Почему такой невеселый? Ведь скоро увидишь свой дом!

Он вздрогнул и воскликнул как-то отрешенно:

– Не шути так, мастер! Шайтан нас водит!

Я ничего не понимал.

– Джура, какая муха тебя укусила?!

Он вдруг тихо вскрикнул. Впервые в жизни я увидел, как у человека поднимаются дыбом волосы на голове.

– Город Мертвых… — прошептал он и добавил еще какое-то звучное слово, которое не удержалось в моей памяти.

Я посмотрел туда же, куда смотрел он.

В свете фар прямо перед нами поднимался глинобитный поселок. Но ведь только что впереди ничего не было! Или все-таки разговор с водителем отвлек меня на какую-то минуту? Глухие стены без единого окна, купола, арки, ворота, узкие извилистые улочки… Над каждым строением поднимался высокий шест с привязанными к нему полосками ткани.

Только тут я сообразил, что это мазары — гробницы, а все вместе — местное кладбище. Оно целиком занимало весь холм и, судя по всему, содержалось в образцовом порядке. Однако… Кладбище в безлюдной местности, на Устюрте?! Откуда?! (А красные-то огонечки горели именно внутри, за воротами, теперь это было очевидно!)

Ашуров нашептывал какую-то молитву. Его жесткие черные волосы торчали будто наэлектризованные. У меня появилось ощущение, что я нахожусь во власти неведомой силы, которая бесцеремонно изучает… мои мысли. Я все видел и слышал, но ничего не мог поделать. В ушах стоял нарастающий звон. Время словно остановилось.

Красные огоньки светились как бы внутри мертвого города, и в то же время казалось, что они мерцают где-то далеко-далеко и… манят к себе.

Ашуров явно пребывал в состоянии транса. Вытянув вперед шею и глядя не мигая на красные огни, он вел автомобиль точно к воротам глиняного города.

Меня и самого охватила некая неодолимая истома. Не знаю, каким чудом мне удалось стряхнуть ее с себя. Я с силой хлопнул Ашурова по плечу:

– Очнись, Джура! Сворачивай!

Мой водитель вдруг вскрикнул, словно очнувшись ото сна, и энергично нажал на газ, пускаясь в объезд этого таинственного холма.

Самосвал летел как на гонках. Вокруг не было видно ни зги. Красные огоньки по-прежнему дрожали впереди, где-то у самой земли, но они ничуть не рассеивали мрака. Лишь ветер гудел, хотя пыли я не видел. Я вдруг понял, что это не ветер, а тот самый вой, который слышался по ночам на полустанке Ак-Чалак.

А затем возникло ощущение резкого скачка. Словно бы мы пробили некую невидимую, но упругую преграду. Прыгнули и красные огни, вмиг сделавшись крупнее и ярче. Теперь они горели в вышине и, несомненно, размещались на вышке.

Еще через десять минут мы катили по окраинной улице спящего Кунграда.

Ашуров просветленно улыбнулся.

– Аллах смилостивился над нами и вывел из Города Мертвых! — торжественно объявил он.

– Что за Город Мертвых? — спросил я. — Откуда на Устюрте такое кладбище?

– Это не кладбище, — покачал он головой. — Это Город Мертвых. Многие попадают туда, но редко кто возвращается. Нам повезло. Видать, на то была воля Аллаха! — И он, на секунду оторвавшись от руля, молитвенно сложил ладони перед собой.

– Объясни, Джура! — потребовал я, чувствуя, что имею на это право.

Он долго колебался.

Я ждал.

Наконец он проговорил:

– Слушай, мастер! Если бы ты не ударил меня по плечу, мы давно были бы уже в Городе Мертвых! Навсегда! Ты меня спас, благодаря тебе я увижу своих детей, поэтому тебе я скажу. Ты спрашиваешь, что такое Город Мертвых? Так вот: его нет, и он везде! Когда приходит твой последний час, то перед тобой возникает Город Мертвых и ты входишь в его ворота даже помимо своего желания. Тебя ведет сила, которой простой смертный не может противиться. Я думаю, он хотел забрать меня к себе за то, что я смотрел на девушек нескромными глазами. Но видимо, твой час еще не настал, и потому он позволил продлиться и моей жизни, позволив свернуть от страшных ворот…

Тут Ашуров умолк и более уже не касался этой темы, несмотря на мои настойчивые расспросы.

…Мой срочный вызов в контору объяснялся тем, что меня направляли на новый объект — за тысячу километров от Каракалпакии. Затем произошла череда других событий. Я уж совсем было решил, что судьба никогда более не занесет меня в далекий, пустынный край. Но через три года снова оказался здесь. Все это время загадка Города Мертвых не выходила у меня из головы. Я попытался найти Ашурова, но выяснил лишь то, что вскоре после моего отъезда он уволился и вместе с семьей переехал к родственникам куда-то под Казалинск. Это странно, потому что аборигены редко трогались с насиженного места, да еще всем домом. Я разыскал Султанмурата и Жакслыка, но те с поразительным простодушием твердили, что не понимают моих вопросов относительно Города Мертвых.

Мазары я видел не раз и прежде. Немало их находится вдоль железной дороги Ташкент — Москва, по которой в те времена я путешествовал практически ежегодно. Но те мазары всегда располагались в относительной близости от жилья.

Откуда же взялось ухоженное кладбище на Устюрте? Откуда оно появилось в местности, куда и кочевники не заглядывали десятки лет? Кто доставлял туда материалы для строительства? Возвести такой «город» из привозных материалов под палящим солнцем совсем непросто. Наконец, как объяснить дрожащие красные огоньки, которые я видел собственными глазами сначала внутри Города Мертвых, а затем на открытой местности, причем на уровне невысоких холмов?

Я понял, что у местных жителей существует своеобразное табу на эту тему. Когда же я пытался подступиться с расспросами к водителям европейского происхождения, те лишь недоуменно разводили руками. Город Мертвых? Нет, никогда не слыхали такого названия и не видели на Устюрте никаких мазаров, хотя поколесили по плато вдоволь.

Однако кое-что я все-таки выяснил.

Встретился мне пожилой сварщик родом из Белоруссии, работавший в свое время на прокладке газопровода Бухара — Центр, трубы которого пролегали через Устюрт. Он-то и рассказал, что во время этой стройки происходили загадочные случаи пропажи автомобилей с людьми. Свидетелем одного такого происшествия он был лично.

Их бригада работала на трубе. Вдруг отказал сварочный аппарат. Прораб распорядился привезти другой — с соседнего участка. Отправили машину. В кабине, кроме водителя, был еще и рабочий. Всей езды там было два-три километра. Объезжая пухляк, машины скрылась из виду за невысоким холмом. На глазах у всей бригады. Больше ее никто не видел. Искали две недели, обследовали все вокруг, вызывали вертолет — никаких результатов!

А ведь там не тайга, не горные ущелья с пещерами, не топкие болота. Там ровное, чуть всхолмленное плато. Поднимись на любой из холмов — видать далеко во все стороны. Но не нашли никаких следов ни машины, ни людей.

О Городе Мертвых сварщик ничего не знал.

Было у меня намерение организовать при участии двух-трех энтузиастов что-то вроде экспедиции по поиску загадочного города, но вскоре меня вновь отозвали из Каракалпакии, и более в те пустынные места я уже не возвращался.

Дата публикации: 1 марта 2016